- Произношение! - гремел Виктор. - Это надо произносить как "ин"! Говори!
Английский язык был джунглями терний, но мало-помалу Михаил пробивал в них тропу.
- Мы будем читать вот из этой книги, - сказал однажды Виктор, открывая огромный иллюстрированный рукописный фолиант, написанный по-английски, страницы которого были оформлены как свитки. - Слушай, сказал Виктор и стал читать:
Я, вдохновленный свыше, как пророк,
В мой смертный час его судьбу провижу.
Огонь его беспутств угаснет скоро:
Пожар ведь истощает сам себя.
Дождь мелкий каплет долго, ливень - краток;
Все время шпоря, утомишь коня;
Глотая быстро, можешь подавиться.
Тщеславие - обжора ненасытный,
И, снедь пожрав, начнет глодать себя.
Он поднял взгляд.
- Ты знаешь, кто это написал?
Михаил покачал головой, и Виктор назвал имя.
- Теперь повтори его, - сказал он.
- Шэк... Шэки... Шэкиспер.
- Шекспир, - поправил Виктор.
Он прочитал еще несколько строк голосом, в котором чувствовалось благоговение:
Счастливейшего племени отчизна,
Сей мир особый, дивный сей алмаз
В серебряной оправе океана,
Который словно замковой стеной
Иль рвом защитным ограждает остров
От зависти не столь счастливых стран;
То Англия, священная земля,
Взрастившая великих венценосцев.
Он посмотрел Михаилу в лицо.
- Так что есть страна, где не казнят учителей, - сказал он. - Пока еще, по крайней мере. Я всегда хотел увидать Англию - там человек может жить свободно. - В глазах его отразился яркий отблеск далеких огней. - В Англии не сжигают книг и не убивают за любовь к ним. - Он резко вернулся к теме. - Но, впрочем, я никогда ее не видел. А ты - можешь. Если когда-нибудь уйдешь отсюда, езжай в Англию. Сам тогда и узнаешь, такой ли это благословенный край. Правильно?
- Да, сударь, - согласился Михаил, не совсем понимая то, с чем соглашался.
А после того, как по лесу прошла помелом серая мгла одной из последних вьюг, в Россию пришла весна; сначала проливными дождями, а затем повсеместной зеленью. Сны Михаила стали фантастическими: он бежит на четырех лапах, тело его со свистом рассекает воздух над темной местностью. Когда он просыпался от них, то дрожал и был в поту. Иногда он успевал мельком заметить вид черной шерсти, покрывавшей руки, грудь и ноги. Кости у него ломило, как будто их регулярно ломали и опять сращивали. Когда он слышал завывающие, отдающиеся эхом голоса перекликавшихся между собой Виктора, Никиты или Ренаты во время охоты, горло его сжималось и сердце болело. Превращение надвигалось на него, медленно и неотступно, превращение начинало его захватывать.
В одну из ночей раннего мая Олеся стала корчиться и вскрикивать. Тогда Поля и Никита стали держать ее, свет, казалось, прыгал, а окровавленные руки Ренаты извлекли двух новорожденных. Михаил видел их, пока Рената не пошепталась с Виктором и не завернула тела в тряпки; одна из слабых крошек, миниатюрное подобие человека, была без левой руки и ноги и словно бы искусана. У второго трупика, задохнувшегося от пуповины, были когти и клыки. Рената туго спеленала тряпками мертвые тельца, прежде чем Олеся и Франко их увидели. Олеся подняла голову, пот блестел на ее лице, и прошептала:
- Они - мальчики? Они - мальчики?
Михаил ушел прочь раньше, чем Рената ей ответила. Позади него раздался вопль Олеси, в коридоре он чуть не налетел на Франко; тот грубо отшвырнул его в сторону, спеша мимо.
Когда взошло солнце, они отнесли спеленатых малышей к местечку в полуверсте на юг от белого дворца: в сад, сказала Рената Михаилу, когда он спросил ее. В сад, сказала она, где лежат все малыши.
Это было место, окруженное высокими березами, и на мягкой, покрытой опавшими листьями земле лежали выложенные из камней прямоугольники, отмечавшие захороненные тела. Франко и Олеся опустились на колени и вдвоем стали выкапывать руками могилки, в то время как Виктор держал трупики. Вначале Михаил думал, как это жестоко, потому что Олеся всхлипывала и слезы катились по ее лицу, когда она копала, но через некоторое время ее плач прекратился и она заработала быстрее. Он понял, в чем суть обычая стаи хоронить мертвых: слезы уступали работе мышц, пальцы разрывали землю все решительнее. Франко и Олесе было позволено выкопать так глубоко, как им хотелось, а потом Виктор уложил тельца в могилки, и их засыпали сверху землей и листьями.
Михаил окинул взглядом все выложенные из камней маленькие квадратики. В этой части сада были только дети; подальше, в тени высоких деревьев, могилы были побольше. Он понял, что где-то там лежал Андрей, так же как и те члены стаи, которые умерли до того, как был укушен Михаил. Он видел, как много уже умерло детей: их было больше тридцати. Ему пришло в голову, что стая продолжает попытки обзавестись детьми, но младенцы всегда умирают. Может ли быть новорожденный получеловеком-полуволком? - думал он, когда теплый ветерок шевелил ветви. Он не мог представить, как бы тело младенца могло вынести подобную боль; если какой-то младенец действительно выжил бы после такой муки, он должен был бы оказаться очень крепок духом.
Франко и Олеся разыскали камни и обложили ими могилки. Виктор не произнес ни слова, ни к ним, ни к Богу; когда работа была завершена, он повернулся и зашагал прочь, его сандалии хрустели по корке палой листвы. Михаил видел, как Олеся взяла Франко за руку, но он оттолкнул ее руку прочь и зашагал один. Она мгновение постояла, глядя ему вслед, солнечные лучи отблескивали в ее длинных золотистых волосах. Михаил увидел, как губы у нее дрогнули, и подумал, что сейчас она опять заплачет. Но она встала, распрямилась, глаза ее сузились от холодного презрения. Он видел, что между ней и Франко любви уже не было: вместе с погребенными детьми ушла и вся страсть. Или, вероятно, Франко о ней думал теперь гораздо меньше. Михаил смотрел на нее, как она, казалось, росла перед его глазами. Затем голова ее повернулась, льдисто-голубые глаза уставились на него. Он, не шевелясь, смотрел прямо на нее.
Олеся сказала:
- У меня будет мальчик. Будет.
- Твое тело устало, - сказала ей Рената, стоя позади Михаила. Он понял, что взор Олеси был устремлен на Ренату. - Подожди следующего года.
- У меня будет мальчик, - твердо повторила она.
Ее взор перешел на Михаила и задержался. Он ощутил собственное волнение и напряженность в потайном месте. А потом она резко повернулась и покинула сад, следуя за Никитой и Полей.