Рената подняла голову и завыла. Олеся слаженно присоединила свой более высокий и молодой голос, и волчье пение воспарило над снегами. Михаил подумал, что знает, о чем эта песня: о поверженном враге, об одержавшей победу стае и о только что родившемся волке. Он выпустил изо рта плоть берсеркера, но вкус крови воспалил его чувства. Все стало гораздо четче: все краски, все звуки, все запахи усилились до такой степени, что возбуждали и в то же время воспринимались им болезненно. Он осознал, что вся его жизнь, протекавшая до момента этого превращения, была лишь тенью жизни: сейчас он чувствовал себя по-настоящему пышущим жизнью, в расцвете сил, и этот облик, в черной шерсти, должен быть его истинным обликом, а не та слабая бледная оболочка мальчика-человека.
Ослепленный лихорадкой, бушевавшей в крови, Михаил пританцовывал и дурашливо подпрыгивал, пока два волка выли свои арии. Затем он тоже поднял голову и раскрыл пасть, но то, что вышло из нее, было скорее карканьем, чем музыкой, однако у него все было еще впереди, ему еще предстояло научиться петь. Вся жизнь была перед ним. И тут песня стихла, ее последние звуки унесло эхом прочь, и Рената стала меняться, вновь обретая человеческий облик. Ей потребовалось наверно секунд сорок пять, чтобы обернуться из гладкой волчицы обнаженной женщиной с отвислыми грудями, а затем она присела на колени рядом с Франко. Олеся тоже обернулась, и Михаил, зачарованный, смотрел на нее. Ее суставы удлинились, светлая шерсть преобразилась в светлые длинные волосы на голове и золотистый пушок между ногами, на предплечьях и бедрах, а когда она поднялась, обнаженная и великолепная, соски у нее затвердели от холода. Она тоже присела возле Франко, а Михаил стоял на четырех лапах, сознавая, что что-то твердеет у него в паху.
Рената осмотрела изуродованную ногу Франко и нахмурилась.
- Плохо, да? - спросил ее Франко, голос у него охрип, а Рената сказала:
- Успокойся. - Она дрожала, ее голое тело покрылось гусиной кожей, им нужно было быстрее доставить Франко в дом, пока они все не замерзли. Она глянула на Михаила, волчонка. - Превращайся обратно, - сказала она ему. Сейчас нам руки нужны больше, чем зубы.
Превращаться обратно? - подумал он. Теперь, когда он наконец был самим собой, он должен вернуться туда?
- Помоги мне поднять его, - сказала Рената Олесе, и они попытались поставить Франко на ноги. - Давай, помогай! - сказала она Михаилу.
Он не хотел превращаться. Он боялся вернуться назад, в свое слабое безволосое тело. Он знал, что это нужно сделать, и от того, что эта мысль впиталась в него, он почувствовал, что превращение его пошло в обратную сторону, от волка опять в мальчика. Превращение, он понял это, сначала происходило в сознании. Он увидел свою кожу, гладкую и белую, свои руки, оканчивающиеся пальцами, а не лапами, свое тело, стоявшее прямо на длинных стеблях ног. И все это стало исполняться точно так же, как и представлялось ему в сознании, и его черная шерсть, когти и клыки исчезли. Был момент опаляющей боли, от которой он упал на колени, его сломанное ребро перешло в ребро мальчика, но осталось при этом сломанным, и одно мгновение края излома терлись друг о друга. Михаил охватил свой белый бок человеческими пальцами, а когда боль отошла, встал. Ноги у него дрожали, угрожая подогнуться. Его челюсти щелкнули, вставая в гнезда, остатки черной шерсти вызывали неприятную чесотку, пока не вернулись под кожу через поры, и Михаил стоял в пелене пара от тела.
Он услышал, как засмеялась Олеся.
Он глянул вниз и увидел, что ни боль, ни холод не смягчили его пенис. Он прикрылся руками, лицо его покраснело. Рената сказала: - Сейчас не время для этого. Помоги нам! - Они с Олесей пытались тащить Франко на руках, и Михаил, спотыкаясь, стал стараться дополнять их усилия своей убывающей силой.
Они потащили Франко к белому дворцу, и по пути Михаил подобрал свою одежду и поспешно накинул ее на себя. Одежды Ренаты и Олеси лежали на снегу прямо возле стены дворца. Они оставили их лежать там, пока не доставили Франко вниз, что было сложным предприятием, и не уложили его у костра. Потом Рената поднялась за своей одеждой, и пока ее не было, Франко открыл покрасневшие глаза и взялся за подол одежды Михаила. Он подтянул мальчика поближе к своему лицу.
- Спасибо тебе, - сказал Франко. Рука у него упала, и он опять потерял сознание. К счастью, потому что ему нужно было отрезать ногу.
Михаил почувствовал позади себя чье-то присутствие. Он узнал ее по запаху, свежему, как утро. Он оглянулся через плечо и оказался почти прижатым лицом к золотистым волосам между бедрами Олеси.
Она рассматривала его сверху, глаза у нее блестели в красноватом свете. - Тебе нравится то, на что ты смотришь? - тихо спросила она.
- Я... - у него в паху опять напряглось. - Я... не знаю.
Она кивнула, на ее лице появилась тень улыбки. - Узнаешь, очень скоро. Когда поймешь. Я подожду.
- О, не дразни этим мальчика, Олеся! - Рената вошла в помещение. - Он еще ребенок. - Она бросила Олесе ее одежду.
- Нет, - ответила Олеся, по-прежнему глядя на него сверху. - Нет, он не ребенок. - Она чувственным движением влезла в свою одежду, но не застегнулась. Михаил поглядел ей в глаза, лицо у него горело, и перевел взгляд обратно на другое место.
- В то время, когда я была молодой, тебя бы за то, о чем ты думаешь, сожгли бы на костре, - сказала Рената девушке. Потом отпихнула Михаила и опять склонилась над Франко, приложив горсть снега к месту, где были раздробленны кости. Олеся проворно стянула одежду ловкими пальцами, а потом потрогала две кровоточащие царапины на спине Михаила; она внимательно осмотрела красные пятна на своих пальцах, прежде чем слизать их.
Почти через четыре часа домой вернулись Виктор с Никитой. Они собирались рассказать всем, как их поиски провалились, потому что берсеркер пометил все пещеры, которые были известны Виктору и Никите. Они собирались рассказать обо всем этом, пока не увидели огромного рыжего волка, лежавшего мертвым на снегу неподалеку от белого дворца, а вокруг него кровавые следы бойни. Виктор напряженно слушал, когда Рената рассказывала ему, как она и Олеся услышали вой берсеркера, вышли и увидели, что Михаил участвует в схватке и у него отрезан путь для бегства. Виктор не сказал ничего, но глаза его сияли гордостью, и с этого дня, глядя на Михаила, он больше никогда не видел в нем беспомощного мальчика.