Из головоломки памяти: старое, сморщенное лицо с седой бородой, губы, открытые в шепоте: «Живи свободным».
Он уселся на корточки и понял, что лежал не в постели, а на холодном каменном полу перед камином. Несколько угольков, мерцающих в темноте, ожидали, чтобы их поворошили. Он поднялся — обнаженное и мускулистое тело — прошел к высоким выступающим наружу окнам, выходившим на безлюдные холмы Уэльса. За стеклами свирепствовал мартовский ветер, редкие атаки дождя и льда били по окнам. Он смотрел из темноты во тьму и знал, что они идут.
Они оставили его слишком надолго. Нацисты отходили к Берлину под мстительным натиском Советов, но Западная Европа — Атлантическая стена — все еще находилась под пятой Гитлера. Сейчас, в 1944 году, надвигались великие события, события с большой вероятностью победы или риском поражения. А он слишком хорошо знал, что будут представлять собой последствия поражения: Западная Европа в руках объединившихся нацистов, вероятно усиленное наступление на русские войска и неистовая схватка за территории между Берлином и Москвой. Хотя их ряды поредели, нацисты все еще были лучшими убийцами в мире. Они все еще могли остановить русскую военную машину и опять хлынуть к столице Советского Союза.
К столице родины Михаила Галатинова.
Но теперь он был Майклом Галатином и жил в другой стране. Он говорил по-английски, думал по-русски и мог предугадывать с помощью языка более древнего, чем каждый из этих человеческих языков.
Они направляются сюда. Он чувствовал, что они приближались, так же верно, как ощущал ветер, прорывающийся зигзагами через лес в шестидесяти ярдах отсюда. Происходящие в мире события вели их все ближе к этому дому на каменистом побережье, которого большинство людей привычно сторонилось. Шли они по одной причине.
Они нуждались в нем.
«Живи свободным», вспомнил он, и рот его искривило что-то похожее на улыбку, в которой была какая-то горечь. Свобода под кровом его дома на этой штормистой земле, где ближайшая деревня, Эндрос Рил, располагалась в целых пятнадцати милях к югу, была лишь иллюзией. Для него смысл свободы заключался в уединенности, он все больше и больше убеждался, прослушивая коротковолновые радиопередачи от Лондона и до Европы и вслушиваясь в голоса, разговаривавшие цифрами сквозь шквалы атмосферных помех, что узы человеческого вязали его по рукам и ногам.
Поэтому он не откажет им войти, когда они придут, потому что он — человек, и они тоже люди. Он выслушает то, что они ему скажут, может быть, даже кратко обсудит это, прежде чем отказаться. Они проедут долгий путь по разбитым дорогам, и он, вероятно, предложит им кров на ночь. Однако его служба для приемной родины выполнена, и теперь пришло время молодых солдат с забрызганными грязью лицами и нервными пальцами на спусковых крючках карабинов. Генералы и начальники могут отдавать приказы, но пусть молодые, умирая, выполняют их. Так было во все времена, и в этом отношении будущее войн не изменится никогда. Люди будут такими же, какие они есть.
Конечно, нет причин давать им от ворот поворот. Он может запереть ворота, поставить перед ними знак, что дальше дороги нет, но они найдут способ обойти это или просто перекусят забор из колючей проволоки и пройдут. У британцев огромный опыт в том, как перекусывать колючую проволоку. Поэтому самое лучшее — оставить ворота не запертыми и ждать их. Это может случиться завтра или послезавтра, или на следующей неделе. Как бы то ни было, когда-нибудь это случится.
Майкл на мгновение прислушался к песне пустыни, голова его слегка повернулась. Затем он вернулся на каменные плиты пола перед камином, сел, обхватив колени руками и попытался успокоиться.
Глава 2
— Он выбрал для себя чертовски безлюдное место, не правда ли? — майор Шеклтон зажег сигару и опустил со своей стороны стекло сверкавшего черного «Форда», чтобы дым вытягивало наружу. Кончик сигары рдел в неуютном сумраке позднего вечера. — Вы, бритты, таковы же, как эта погода, а?
— Боюсь, что у нас нет другого выбора, кроме как только любить ее, — ответил капитан Хьюмс-Тельбот. Он улыбнулся как можно вежливее, его аристократические ноздри чуть вздернулись. — Или хотя бы мириться с ней.
— Воистину так.
Шеклтон, офицер армии Соединенных Штатов, с лицом, похожим на обух секиры, выглянул наружу; серые низкие тучи и мерзкая морось. Он больше двух недель не видел солнца, а от холода у него ныли кости. Пожилой, с распрямленной спиной, британский армейский водитель, отделенный от пассажиров стеклянной перегородкой, вез их по узкой, мощеной булыжниками дороге, змеившейся между темными, скрываемыми тучами утесами и участками густого соснового леса. Последняя деревня, которую они проехали, Хьюлетт, осталась в двенадцати милях позади.