Спустя какое-то время, но сколько именно — он не знал, потому что время превратилось в сон, он почуял человеческую вонь. Их четверо, подумалось ему. Может быть, больше. Проходили мимо его укрытия. Через мгновение он услышал, как они шаркали сапогами по камням. Они ходили, выискивая…
Выискивая что? — спросил он себя. Пищу? Кров? Он не знал, но люди, белотелые чудовища, испугали его, и он решил держаться от них подальше.
От лихорадочного сна его пробудил взрыв. Он с тоскою в глазах уставился на пламя, поднимавшееся в темноте. Лодка, подумал он. Они нашли ее внизу, в бухте. Но затем эта догадка, проскользнувшая в его сознании, озадачила его. Как он мог знать об этом? — недоумевал он. Как он мог знать, что там была лодка, и какой мог быть прок волку от той лодки?
Любопытство заставило его встать и медленно, пересиливая боль, спуститься по камням в бухту. Рыжая волчица последовала за ним сбоку, а с другой стороны был небольшой светло-бурый волк, который нервно тявкал всю дорогу вниз, к деревне. Волчий город, подумал он, когда посмотрел на дома. Хорошее название для места, потому что он чуял здесь что-то свое. За волнорезом трещал костер, сквозь дым прошли фигуры людей. Он встал возле угла каменного дома, следя за тем, как чудовища бродили по земле. Один из них окликнул другого.
— Есть какие-нибудь его следы, Тиссен?
— Нет, сержант, — ответил ему другой. — Никаких следов! Зато мы нашли группу диверсантов и очень большую женщину. Вон там, — показал он.
— Ну, если он попытается спрятаться здесь, проклятые волки сами с ним разберутся! — Сержант с группой людей зашагал в одну сторону, Тиссен — в другую.
О ком они разговаривают? — подумал он, в то время как пламя порождало отблески в его зеленых глазах. И… почему он понимает их язык? Это была загадка, которую нужно разгадать, но потом, когда прекратится пульсирующая боль в голове. Сейчас ему нужна была вода и место для сна. Он полакал из лужицы натаявшей из снега воды, потом выбрал наугад дом и вошел в него через открытую дверь. Он улегся в углу, свернувшись, чтобы было теплее, положил морду на лапы и закрыл глаза.
Через некоторое время его разбудил скрип половицы. Он поглядел на мерцание фонаря и услышал, как голос сказал:
— Господи, ну и изодрали же его в драке!
Он встал, хвостом к стене, и оскалил клыки на пришельцев, сердце у него от страха бешено колотилось.
— Спокойно, спокойно, — прошептало ему чудовище.
— Пусти в него пулю, Лангер! — сказало второе.
— Нет, не стоит. Я не хочу, чтобы раненый волк вцепился мне в глотку. — Лангер попятился, и через несколько секунд то же сделал и человек с фонарем. — Его здесь нет! — крикнул Лангер кому-то еще снаружи. — И, по-моему, здесь вокруг слишком много волков. Я ухожу.
Черный волк с запекшейся на голове кровью снова свернулся в углу и заснул.
Он увидел странный сон. Тело у него изменялось, становилось белым и чудовищным. Его лапы, клыки и шкура из гладкой черной шерсти исчезали. Голый, он уползал в мир ужасов. И был готов вот-вот встать на свои толстые белые ноги — бездумное действие. Этот кошмар потряс его чувства.
Серый рассвет и голод. Они соединились воедино. Он поднялся и двинулся на поиски пищи. Голова у него все еще болела, но теперь уже не так сильно. Мышцы его сильно ныли, шаги были неуверенные. Но он будет жить, если найдет мясо. Он ощутил запах смерти; поблизости были убитые, где-то прямо в волчьем городе.
Запах привел его в другой дом, и там он нашел их.
Трупы четырех человек. Один принадлежал очень крупной женщине с рыжими волосами. Остальные трое были мужчинами в черной одежде, лица залиты кровью. Он сел на задние лапы и стал рассматривать их. Женщина, тело которой было пробито не менее чем десятком пуль, руками стискивала горло одного из мужчин. Другой мужчина валялся в углу, как поломанная кукла, рот его был открыт в последнем вздохе. Третий лежал на спине около перевернутого ножками вверх стола, в его сердце был воткнут нож с ручкой из резной кости.
Черный волк уставился на этот нож. Он где-то видел его раньше. Где-то. Он видел, как в кино, человеческую руку на столе и лезвие этого ножа, воткнувшееся между ее пальцев. Это была тайна, слишком глубокая для него, и он решил ее не тревожить.