Крутые ступеньки, спустившись на два метра под землю, уперлись в узкую, неформатную дверь, каковая оказалась выдвижной, на манер дверей в купейных вагонах поезда.
– Дергай за ручку сильнее, Кеша. Двигай ее вбок, не заперто, – торопил Кавказец, стоя на ступеньку выше и нависая над низкорослым Кешей, словно удав над кроликом.
«Я сегодня только и делаю, что дергаю за дверные ручки, – подумалось Кеше, когда он задвигал выдвижную панель в щель в стене. – То закрываю дверь за скорбящими после поминок, то открываю налетчикам. Пытаюсь вырваться из карцера-склепа, где лежит моя мертвая жена, тяну за дверную ручку. Закрываю дверь за Сан Санычем и Чумаковым – толкаю ручку двери. Сколько раз сегодня я открывал и закрывал самые разные двери? Не сосчитать. Но каждый раз, за каждой дверью ожидала всякая чертовщина, неожиданная, по большей части неприятная и опасная...»
– Кеша! Чего ты там возишься? Открыл?
– Открыл.
– Входи осторожно. Погоди, я тоже зайду, свет зажгу. Где же здесь у нас выключатель? Ага. Вот он. Опа!
Вспыхнул желтым электрическим светом плафон под низким дощатым потолком. Досками, так называемой вагонкой, аккуратно обшиты стены, пол и потолок подвального помещения, просторного, как гостиная в квартире у Кеши, убери из нее всю мебель. Однообразие дощатой обшивки нарушали три дверных косяка: один за спиной у Кеши и два в дальнем конце подвала. Две дверцы, врезанные в противоположной от входа стене и покрытые ослепительно белой краской, как два бельма на старческом лице, резко выделялись на фоне бледно-коричневой вагонки.
– Кеша, ты подожди здесь, а я поднимусь наверх, схожу за господином Генералом.
– Хорошо.
Как только Кавказец ушел, едва стих скрип ступенек, проседающих под его весом, Иннокентий, стараясь ступать как можно тише и передвигаться при этом насколько возможно быстрее, пересек подвальное помещение, подошел к двум манящим белизной дверкам и открыл их – сначала одну, затем другую. Обе оказались незапертыми, открывались вовнутрь толчком, и за обеими ничего не было. Вообще ничего. И за первой, и за второй дверцами скрывались две одинаковые комнатушки-близнецы. Совершенно пустые, как и основная подвальная зала, обшитые вагонкой. Где это видано, чтобы в загородном доме пустовал подвал? Абсурд! По житейской логике, за белоснежными дверцами должны валяться всякий садово-огороднический хлам, полезные железяки, инструменты, стоять запасы солений и маринадов, наконец. Но нет! Будь на дверцах прочные запоры, комнатенки за ними вполне бы сошли за пару тюремных казематов. Однако запоры отсутствовали. Ход в подвал на виду, под полом дверцы без замков – такое впечатление, хозяева домика-флигеля (не простые хозяева, между прочим) нарочито устроили подземное помещение так, чтобы никто не заподозрил в нем место для заточения пленников. Осталось только табличку при входе повесить: «В подвале тюрьмы нет!»
Кеша вернулся к выдвижной двери у лестницы наверх. И эта дверь не имела ни намека на замочную скважину. Кеша перешагнул порог, оказался на площадке-пятачке у подножия ступенек. Осмотрел щель, куда задвигалась дверь в подвал. И обнаружил фиксатор. Простенький шпингалет-засов, фиксирующий дверь в закрытом состоянии со стороны лестницы. Хлипкий шпингалет, но поди открой дверь, если тебя заперли в подвале. Она ж выдвижная, ударом ноги, толчком плеча не вышибешь. Дверная ручка – пластмассовая пумпочка, посильнее дернешь, и она отвалится, а шпингалет за дверью выдержит. Пустяковая задвижка способна удержать в подвале самого выдающегося силача.
– Чего это ты здесь столь внимательно разглядываешь, Кеша?
Иннокентий запрокинул голову, увидел ноги Кавказца на верхних ступеньках лестницы. И почувствовал странный запах. Пахло зверем. Ухо уловило мягкий стук звериных лап, цоканье коготков, тихое рычание. Его, Кешу, тоже учуяли.
– Заходи, откуда вышел, генацвали. Позволь нам с господином Генералом и нашими четвероногими друзьями снизойти до тебя, спуститься вниз.
Переступив через порог, Иннокентий на всякий случай отошел подальше от входа. Встал посередине дощатого помещения, под желтым фонарем на потолке.
Первым ступил на вагонку Кавказец. За ним два пса. Немецкие овчарки. Матерые звери с лоснящейся шерстью, розовыми языками, клыками цвета чайной розы, четырьмя умными, оранжевыми, злыми глазами с ненавистью уставились на Кешу. От прыжка к Кешиному горлу псов удерживали строгие ошейники. Поводки от ошейников сжимал в кулаке последний вошедший в подвал. Нет! Не последний, а последняя! С собаками на поводках в подвал вошла женщина! Толстая приземистая баба.
Даме с собачками с одинаковым успехом можно было дать и сорок пять, и пятьдесят восемь. Она была некрасива и невелика ростом. Походила на буфетчицу из привокзального ресторана и одновременно на женщину-доцента с кафедры какой-нибудь там «инженерной энзимологии» или «начертательной геометрии». Редкие волосы собраны на затылке пучком, носик маленький с пикантной бородавкой на кончике, второй подбородок больше первого, кокетливо подкрашенные глазки светятся то ли хитринкой-смекалкой, то ли умом-разумом. И одета дама неоднозначно. Или на ней самое дорогое, что было на вещевом рынке, или самое дешевое из престижного бутика, не поймешь.
– Знакомьтесь, господин Генерал. Это Кеша, Иннокентий Петрович, загнавший в гроб нашу Мариночку. Знакомься, Кеша. Это его превосходительство господин Генерал. Доктор медицинских наук. Психолог-практик. Провизор-виртуоз. Крупинка, загнавшая в гроб Мариночку, приготовлена вот этими руками, что держат на коротком поводке Ангару и Енисея, а стиль поведения покойной с будущим мужем-убийцей разработан вот в этой мудрой голове, на которую вполне заслуженно могла бы быть надета генеральская фуражка!
– Прекрати паясничать! – заговорила дама по кличке Генерал низким грудным голосом. – Ненавижу, когда ты говоришь обо мне в мужском роде.
– Мозги у вас, господин Генерал, – любой мужик позавидует. И потом, я жэ кто, а? Я кавказский мужчины, да! Мнэ ныкак нэлзя жэнщина подчынятся, да! Ми, горцы, женщын-начальник нэ прызнаем, слюшай. Ми гэнэрал уважаем, доктор наук уважаем, хымик-психолог очэн уважаем...
Громкий собачий лай заглушил шутливый монолог Кавказца. Стояли тихо собачки, скребли лапами доски на полу, скалили беззвучно зубы и вдруг рванули поводки, кинулись к Кеше, брызжа слюной.
– Фу!!! – Женщина вцепилась в поводки обеими руками. – На место! Ангара! Енисей! Фу, я сказала! Сидеть!!!
Сильная женщина, удержала псов. И командный голос наработан. Вот, значит, каков он, член банды под условным названием «Синяя Борода», которому Сан Саныч присвоил восьмой номер – на всякий случай. Не восьмой. Восьмая. Профессиональная отравительница, разработчица стратегических планов. Мадам Генерал (не путать с генеральшами – женами генералов).
– Фу, Енисей! Ангара! К ноге! Сидеть! Тихо мне!.. Молодцы, слушаетесь мамочку, умные собачки... Добрый вечер, Иннокентий... Разрешите называть вас Кешей?
– Да, пожалуйста.
– Спасибо. У меня к вам серьезный вопрос, Кеша. Скажите, известны ли вам...
Она, не закончив фразу, повернулась к Кавказцу, коротко приказала:
– Покажи!
Кавказец достал из заднего кармана джинсов яркий картонный квадрат. Подошел вплотную к Кеше. При ближайшем рассмотрении яркий квадрат оказался фотографией, сделанной «Полароидом». Моментальное фото запечатлело Сан Саныча и Мишу Чумакова. Объектив поймал партнеров в момент выхода из Кешиного тихого двора на оживленную улицу. В кадр попали случайные прохожие, но лица партнеров в московской уличной толчее не потерялись. Сан Саныч, как всегда, спокоен и деловит. Чумаков смотрит на него, рот у Миши чуть смазан – фотоаппарат щелкнул, когда Чумаков задавал старшему товарищу очередной вопрос. Поверх изображения отпечаталась дата, когда сделан снимок. Фотографировали сегодня. В последний день июля.
– Скажите, Кеша, известны ли вам эти люди? Двое мужчин на этой фотографии? – закончила женщина прерванную фразу.
– Нет, – ответил Иннокентий твердо, без колебаний и, как ему самому показалось, соврал вполне убедительно.
– Господин Генералиссимус, прикажите Кешке по зубам врезать, освежить память? Или желаете на него собак натравить? – спросил у дамы-психолога Кавказец, не сводя черных южных глаз с чуть побледневшего лица Иннокентия.