— На фига такая гонка?
— Заказчик говорит — в конце августа случится что-то с долларом, надо спешить, пока доллар стабилен.
— Вам-то лично хорошо платят?
— Не жалуюсь.
— Можно посмотреть на съемочную площадку?
— Да ради бога! Там сейчас Гена свет устанавливает для следующей сцены. Короткий перерыв в съемочном процессе. Актеры отдыхают.
Я пересек пустой холл, заглянул в приоткрытую дверь «большой» комнаты.
И правда, большая комната. Двадцать пять квадратных метров, как минимум. Шапочно знакомый кинооператор, Геннадий Иванович, ровесник Бубы, пережиток советского кино, возится с видеокамерой на треноге. Ярко горят прожектора. Тихо мурлычет магнитофон. Снимают, конечно же, сразу набело, никаких перезаписей, о чем говорит обитая войлоком дверь. Дверь закрывают, создавая звукоизоляцию, врубают музыку, и понеслась!
Меня заметил Геннадий Иванович, приветствуя, махнул рукой. Я ответил кивком головы и улыбкой. Геннадий Иванович провел ребром ладони по шее, мол, времени в обрез, разговаривать некогда, и припал глазом к окуляру видеокамеры.
Объектив видеокамеры направлен на выдающихся масштабов диван-сексодром. Я ожидал увидеть на диване актеров-детей, но вместо «юных участников» поперек сексодрома разлеглась жирная тетка лет сорока пяти. Вся одежда тетки — черный кожаный пояс с блестящими заклепками. Рядом с диваном сидит мраморной масти дог размером с теленка. У окна курит голый мужик, одаренный природой длиннющим фаллосом, похожим на хобот новорожденного слоненка. Ни голая тетка, ни мужик с членом-хоботом внимания на меня не обращают. И только дог навострил уши, втянул носом воздух и уставился плотоядным взглядом на мою седую голову.
Увидев достаточно, я прикрыл дверь, повернулся к Бубе, неловко топтавшемуся посреди холла-прихожей.
— Николай Каренович, а я думал, вы детишек снимаете.
— Спрос на киндерпорно упал. Сейчас лучше всего раскупается мазо.
— Мазохизм?
— Он. Садомазохизм и зоомазо.
— Зоомазо? А это что за зверь?
— Мазохизм с животными. Видели дога? По сюжету ленты, находящейся сегодня в работе, муж уезжает в командировку, и жена развлекается с собакой. Муж возвращается, ревнует к жене пса, но все заканчивается прекрасно. Муж, жена и собака кувыркаются втроем, царапаются, кусаются...
— Неужели актеры не боятся кусать собаку? — пошутил я, но Буба не понял юмора.
— В роли главной героини бывшая дрессировщица, актриса, уволенная из цирка за злоупотребление алкоголем. Собака ее. Умнейший пес, все понимает, работает строго по сценарию.
— Сильный сценарий. Кто придумал?
— Я... — не без гордости признался режиссер Касторский.
— А вот вам, Николай Каренович, еще сюжетец из жизни людей и животных: бык-производитель влюбляется в одну конкретную телку... Нет! Не так! Бык-производитель влюбляется в доярку. А она в него. Муж-зоотехник ревнует жену-доярку, пытается убить быка, а бык кроет зоотехника и трахает его до смерти. Фильм можно назвать «Мать Минотавра».
— Вы все шутите, Стас... — натянуто улыбнулся Николай Каренович. — Зачем вы пришли? Предложить сценарий?
Я подумал и решил, что действительно пора кончать с шутками. Ритуал обязательного светского общения ни о чем соблюден. Я узнал, что, кроме Бубы, оператора Гены, мраморного дрессированного дога, его спившейся хозяйки и мужика с гигантским членом, конкретно в этой квартире больше никого нет. Пора переходить к делу.
— Николай Каренович, я, собственно, явился сюда не ради продажи сценариев, о чем вы, конечно же, догадываетесь. Мне срочно необходимо встретиться с Егором.
— С каким Егором?
— Не придуривайтесь, Касторский. Режиссер вы профессиональный, заслуженный, а актер так себе. Вам прекрасно известно, о каком Егоре идет речь.
— Вы заблуждаетесь. Стас, я не...
— Ну все! Хватит! Егор и мне, еще до вас, предлагал снимать порнуху. Вы этого не можете не знать. Егора, я думаю, вы и называете «заказчиком». Он у вас забирает мастер-кассеты на тиражирование? Ну колитесь, Касторский?
— Не понимаю, что за допрос? По какому праву! — искренне, от всей души возмутился Николай Каренович.
— По праву сильного, — усмехнулся я. И, наверное, в глазах моих промелькнула какая-то особая искорка, ибо Касторский сразу же заметно побледнел и попятился к железной сейфовой двери на лестницу.
— Кто вам позволил разговаривать со мной подобным тоном?! Я много старше вас, мальчишка! — взвизгнул Буба, покосившись на дверь у себя за спиной.
— Тс-с-с! Тихо, Буба! — Скользящим бесшумным шагом я подошел к негодующему режиссеру-порнографу и ухватил «лапой петуха» выпирающий бугром кадык на его небритой куриной шее. — Орать не нужно. Мы же интеллигентные люди. Ты надеешься, что бандит за дверью услышит и придет на помощь? Наивный. Бандюга и вообразить не может, как я сейчас стану с тобой разговаривать. Ты тоже вряд ли можешь это вообразить. Хотя, если постараешься, сможешь. Представь, что тебя сейчас держит за горло не знакомый по тусовке мелкий халтурщик Стас Лунев, а папа одной из тех девочек, которых ты снимал, пока был спрос на кино «с юными участниками», представил?
Буба кивнул. Схватился обеими ручонками за мое предплечье, попытался вздохнуть. Я немножечко ослабил хватку. Касторский сипло втянул воздух и предпринял отчаянную попытку завыть по-волчьи, но я был начеку. «Лапа петуха» сдавила кадык, перекрыла Бубе кислород вперемешку с инертными газами. Вой застрял у него в глотке, так и не вырвавшись наружу. Морщинистое лицо быстро краснело, глаза чуть не выпрыгивали из глазниц.
— Буба, я тебя сейчас или задушу, или отпущу и поговорим шепотом. Выбирай.
Посиневшие губы Бубы прошептали нечто, чего я не разобрал. Не умею читать по губам. Однако вряд ли Николай Каренович попросил, чтобы я его придушил.
Я разжал пальцы. «Петушиная лапа» отпустила адамово яблоко пожилого деятеля киноискусства. Своеобразный акт зоомазохизма в моем исполнении завершился.
— Колись, животное: как и где мне найти Егора?
— Он сам тебя найдет, — прохрипел Буба, спешно делая шаг назад, поближе к сейфовой двери на лестничную площадку.
— Угрожаешь? — Я схватил Бубу обеими руками за отвороты рубашки, встряхнул и, по-птичьи дернув головой, ударил Николая Кареновича лбом по кончику носа. Из заросших пегими волосами ноздрей двумя струйками полилась кровь, в глазах навернулись капельки слез.
— Нет! Стас, нет! Не угрожаю!
— Тихо. Шепотом разговариваем. Забыл?
— Нет. Не угрожаю... — прошептал Буба, слизывая языком кровь с верхней губы. — Зема сказал — тебя отсюда не выпустят, пока Егор не приедет.
— Кто такой Зема?
— Нас стерегут три, как Егор их называет, «быка». Старший, Зиновий, и Сашка спят сейчас в квартире напротив. У дверей время дежурить Ваньке. Ты Ваньку видел, он тебя встретил. Ленечка позвонил, предупредил, что дал тебе этот адрес, когда заканчивалось время дежурства Зиновия Альбертовича. Он, Зема, спросил у меня, кто такой Седой, и сказал, что тебя, раз уж ты сам напросился, будут держать здесь до приезда Егора. Пусть, сказал, Егор разбирается с любопытным, которому надоело жить. Он так и сказал: «которому надоело жить...»
— Опять угрожаешь?
— Нет, рассказываю...
— Хер с тобой... Чего зажмурился?.. Не бойся, больше я тебя бить не стану, если... Прекрати жмуриться! В глаза смотри!.. Бить не стану, если честно скажешь, первое — когда должен приехать Егор?
— К ночи. Часам к одиннадцати.
— Так долго я здесь не выдержу. Стошнит. Теперь максимально честно ответь на второй вопрос — как мне встретиться с Егором... ну, скажем, через полчаса?
— Не знаю...
— Ответ неверный. — Я резко ударил Бубу коленкой в пах.
— Уай-й-й... — Ноги Бубы обмякли, и он, как на стропах парашюта, повис на треснувшей по швам рубашке, отвороты которой я сжимал в кулаках.
— Вторая попытка ответа на второй вопрос. — Не в силах удерживать на весу ушибленного порнорежиссера, я опустил его на пол и присел рядышком на корточки. — Каким образом я могу встретиться с Егором в течение ближайших тридцати минут? Должен, обязан быть экстренный способ связи с заказчиком!
— Зе-ма... — в два приема произнес Николай Каренович, сворачиваясь клубком, принимая так называемую позу эмбриона.
— Чего Зема? Объясни, а то ухи оторву. — Взявшись двумя пальцами за краешек уха Бубы, я легонько дернул.