Ленечка не ответил. Я выглянул в коридор. Леонид по-прежнему сидел на полу, где и раньше. Стащив с себя халат, Стошенко пытался обернуть шелком сломанные пальцы.
Вскрыв пачку пельменей, я обнаружил покрывшиеся инеем хрустящие зеленые бумажки. Отобрал из вороха долларов четыре сотенных, три купюры по пятьдесят баксов и добил долг до штуки двадцатниками и десятками. Сунул пачку денег в нагрудный карман рубашки. Остальной ворох долларов запихнул обратно в картонную пачку. Надо отметить — у Леонида Стошенко припрятаны в холодильнике солидные сбережения. Штук двадцать, как минимум. А все плачется, ноет всю дорогу, что совсем денег нету, халтурку клянчит. Вот жучара хитрожопая! Не люблю таких.
Когда я отсчитывал деньги, Ленечка вдруг заговорил, разродился длинным монологом, объясняя, почему он на меня напал. Говорил, дескать, испугался за свою жизнь и прочую ерунду. Я его не слушал, засунул коробку с надписью на картоне «Русские пельмени» обратно в морозилку, собрался было захлопнуть холодильник, но вспомнил, что за двое суток почти ничего не ел. Вспомнил не мозгами, а желудком. Запахи и вид еды в холодильном шкафу отозвались резкой сосущей болью в боку.
Глотая слюну, я извлек из холодильника батон колбасы салями и пару крепких огурцов.
— Лень, я занял у тебя штуку и пожрать, — сказал я, вернувшись в прихожую. Бейсбольную биту оставил на кухне. Шел, прихрамывая, но колено болело меньше, чем я ожидал, и это радовало. — Жив буду, верну должок. Сдохну — не взыщи.
— Стас, чего мне с ногой делать? — Ленечка смотрел на меня, явно ища сочувствия. — Сунуть под холодную воду или до приезда «Скорой» не трогать?
«Забавный человечек этот Ленечка! — усмехнулся я про себя. — Когда я обманом проник к нему в квартиру, чуть не описался со страха, спустя десять секунд пытался размозжить мою голову бейсбольной битой, а теперь просит совета, как сломанные об мою коленку пальчики сберечь! Типичный эгоцентрист, уверен, что весь мир вращается вокруг него, любимого... Или хитрит? Заговаривает зубы? Сейчас я уйду, а Леонид Стошенко позвонит в ментуру и заявит о вторжении на его приватизированную жилплощадь и о нанесении морального, материального и физического ущербов. Может Ленечка настучать ментам? Вполне! Мне это надо? Нет, совсем ни к чему. По крайней мере, пока я не окажусь за пределами Москвы, попадать в розыск, становиться ключевой фигурой в какой-нибудь операции „Перехват“ мне ну совсем ни к чему!.. Возможно, я все усложняю, и ни в какую милицию Ленечка с жалобами не обратится. Возможно, однако, подстраховаться не помешает. Так пусть, если Стошенко все же надумает стучать мусорам, сделает это как можно позже».
— Лень, чего это у тебя на пузе?
— Где? — Ленечка опустил голову, ища на своем животе неведомо что, а я взмахнул рукой, и «шея журавля» ударила гея в висок, отправив Ленечку в глубокий нокаут.
Через минуту я покинул жилище Леонида Стошенко, вышел на лестницу, захлопнул за собой дверь. Ленечка остался лежать посреди прихожей. Я наспех связал ему руки за спиной шелковым халатом, а вместо кляпа засунул в приоткрытый рот кусок колбасы, для чего пришлось переломить пополам аппетитную палку салями.
Пока вязал Стошенко, огурцы и колбасу положил на пол, на половичок в прихожей. Спускаясь со второго этажа, я на ходу сдувал пыль с продуктов. Конечно, меня можно упрекнуть, дескать, с Ленечкой я обошелся чрезмерно жестоко, но будем считать — я рассчитался с ним за вранье о вечном безденежье.
Прихрамывая, я выскочил из парадной. Дождик приятно освежил лицо, пока я скакал к машине. Паренек за рулем завел мотор, как только меня увидел. Я залез на заднее сиденье и распорядился:
— Гони!
— А деньги?
— На. — Я вытащил из нагрудного кармана три сотенные бумажки, протянул водителю.
— Ништяк! — Водила спрятал баксы в бардачок и вцепился в баранку. Мотор взревел, машина сорвалась с места.
— Успеваем?
— Ты обещал десять минут у гомика торчать, а проторчал двадцать...
— Поэтому и спрашиваю: успеваем? В два часа мне нужно уже сидеть за столом на даче у «нового русского».
— Впритык, но успеем, чувак. Будь спок!
— Не подкачаешь, накину сотняшку сверху.
— Ништяк! — обрадовался водитель, прибавляя скорость. — Слышь, чувак. Где я мог тебя видеть? Ты где тусуешься? В «Метле» бываешь?
— Ошибаешься, приятель. Я нигде не тусуюсь, нигде не бываю. Я слесарь-водопроводчик. Спешу на дачу к буржуям краны чинить. Очень срочный заказ урвал.
— Заметано: ты — слесарюга, я — папа римский. Нет проблем!
«Форд», объезжая ряд автомашин, выстроившихся перед светофором, выскочил на встречную полосу и на красный проскочил перекресток. Впереди нарисовался мент с полосатой палкой. Первый полтинник канул в бездонных ментовских карманах. Притормозили, расплатились, поехали дальше. С ветерком.
Я сидел на заднем сиденье, грыз колбасу, закусывал огурцом и периодически высовывался в окошко, словно рядом не опущенное стекло автомобильного окна, а окошко кассы. Я щедро платил всем встречным-поперечным мусорам, причем, чем дальше мы удалялись от центра, тем скромнее становились запросы блюстителей порядка на дороге.
Автомобиль мчался, нарушая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения. Подфартило с водилой. Помимо чисто меркантильных интересов, паренек за рулем ловил кайф от скорости. Им завладел азарт гонщика, его обуяла оплаченная мною свобода вседозволенности дорожного хулигана.
Дожевав колбасу с огурцами, я занялся массажем коленки и голени. Гематома, конечно, вспухла, но нога сохранила подвижность. Немного больно, ну да и фиг с ним. Главное, сустав гнется, слушается и не подведет в ответственный момент.
На душе было необычайно радостно. Похоже, я успеваю к двум часам в гости к сумасшедшему со шрамом. И желудок весело урчит. И колено гнется. И дождь кончился.
Чему я радовался? Тому, что не опаздываю на собственные похороны? Нет! Причина моей радости была совсем в другом! Я наколол врага, обвел вокруг пальца, обманул, кинул! Человек со шрамом ничего не знает об интересе Большого Папы. Между тем заезжий богатенький мракобес под колпаком! И он обречен!
В то, что пресловутый «баланс сил» сложится не в пользу зарвавшегося провинциала, я был абсолютно уверен. Быть может. Папа и прав, прощупать почву необходимо, прежде чем приступить к охоте на «жирного гуся», но, на мой взгляд, максимум, чего могли обнаружить ищейки Большого Папы, так это засаду другого охотника, любителя гусятины пожирнее. Сумасшедший миллионер — мечта любого обитателя криминального болота.
Мои оптимистические размышления приговоренного к смерти прервал телефонный звонок. Трезвонил мобильник в кармане джинсов. К тому времени, как ожил телефон, «Форд» успел вырваться за пределы окольцованной бетоном Москвы и жадно глотал километры пригородного шоссе.
Вытаскивая телефон из кармана, поднося его к уху, я ожидал услышать голос своего мучителя, меченого Монте-Кристо с тараканами под черепной коробкой. Но я обманулся в своих ожиданиях, я снова напоролся на жестокий сюрприз судьбы.
— Алло?
— Станислав? — уточнили из трубки голосом Большого Папы.
— Да, я. В чем дело? — Спросил, а в голове пронеслось пулей: «Откуда Большой Папа знает номер этого телефона, если я сам его не знаю?» Прихватив мобильник Любови Игнатьевны, я, идиот, забыл поинтересоваться, какой телефонный номер закреплен за этой трубкой с клавишами и антенкой.
— Дело? Нет никакого дела, Станислав. Раз я услышал ваш голос, то я выхожу из игры.
— Откуда вы узнали номер этого телефона? — Глупый вопрос, но задал я именно его. Меня настолько удивил и обескуражил сам факт Папиного звонка, что остальная информация, как говорится, в одно ухо влетела, из другого вылетела.
— Этот телефонный номер арендован некоей Любовью Игнатьевной Агиевской. Вы упомянули, что супругу вашего человека со шрамом зовут Любовь Игнатьевна и что мобильный телефон вы отобрали как раз у нее. Я дал задание, и мои служащие выяснили: в течение последних шести месяцев восемнадцать женщин по имени Любовь и по отчеству Игнатьевна приобрели мобильные телефонные аппараты и арендовали телефонные номера в различных московских фирмах. Фамилии семнадцати из них не вызвали у меня интереса. Фамилия восемнадцатой — Агиевская — оказалась знакомой. Набираю номер, зарегистрированный на Любовь Игнатьевну Агиевскую, слышу ваш голос, а значит, выхожу из игры.