А когда неожиданно в палате появилась мать, села к кровати, погладила его по голове, стала выкладывать домашнюю стряпню, — и делала это так просто, так привычно, как будто всегда сидела тут, рядом с ним, — он сразу спросил ее:
— А я калека буду? На все время?
Мать удивилась, взмахнула руками и сказала непонятное: «О, господи!» — так горестно и так веряще, что мальчик осекся и пожалел, что спросил об этом, ведь и без того ясно, что не будет он калекой на всю жизнь, даже представить это нельзя, как не придумать конец сказке, если не прочитал ее хотя бы до половины. Потом мать плача стала говорить, чтобы он не думал ни о чем плохом, а лекарства все глотал и еду, что приносят на завтрак, обед, ужин, всю бы уплетал подчистую.
— А ты пьешь лекарства? — спросила она, заметив, как он равнодушно слушает ее.
— Нет, — сказал он. — Зачем? Все равно…
— О, господи! — опять взмахнула мать руками. — Да ты больной, только и всего. А больному надо что? Врачей слушаться, старших. Таблетки глотать. Микстуру… Горькая, но пей. Я вот тебе… костылики привезла. Отец смастерил. Красивые, легкие, а крепкие — из металла.
Мальчик удивился этому — костыли? А когда увидел их, удивился еще больше и огорчился: они были раздвижные, подходили ему сейчас и могли сгодиться и дылде из пятого класса.
— Я и большой буду на них?
— Ну что ты! — сразу поняла его мать. — Их такие делают. Ты бросишь, другому сгодятся.
Он поверил: а почему не сгодятся другому? Сгодятся! Хотя сам не представлял тогда, что когда-то они ему пригодятся.
Мать читала книжки не только ему, а всей палате. Больше она читала стихи, и скоро мальчишки и девчонки — и те, что уже ходили сами или прыгали на костылях, и те, что лежали, как и он, по ролям разучивали «Сказку о царе Салтане» и даже «Руслана и Людмилу». Маму звали в другие палаты читать стихи, тащили на кухню помочь приготовить для детей что-нибудь вкусненькое. И на кухне она часами торчала и прибегала в палату, чтобы самой дать ему лекарство, чтобы он при ней принял его. Но скоро ребята сами научились по ролям читать сказки и сами следили, кто глотает таблетки, а кто прячет. Это ведь так просто…
А летом на месяц прилетел отец. Солнце жарило с утра до вечера. Нестерпимо блестело море. От песка несло жаром. Вода у берега теплая-теплая. Виталька уже ходил на костылях, он заметно подрос, так что костыли пришлось поднять на дырочку.
Отец забирал в горсть таблетки, ссыпал к себе в карман, возмущался:
— Они что, отравить тебя хотят? Двинем лучше на море.
Витальке давно хотелось на море, но как же ему жить без таблеток? Они поставили его на ноги. И мама говорила… Но у ребят, окрепших от солнца и от моря, таких таблеток полны карманы, и Витальку они не оставляли в беде, снабжали.
— Ты хочешь на море? — спрашивал отец.
Мальчик пожимал плечами и соображал, когда бы проглотить таблетку.
— Достукаешь на костылях? Долго, брат, долго — садись-ка мне на загривок.
Он тащил его до моря по душным трубам улиц, по горячей мягкой плите пляжа, зарывал мальчика по пояс в песок, ставил тент, прикрывая от солнца, долго-долго бежал в море по мелководью. Возвращался.
— А ну вылазь!
Мальчик пожимал плечами:
— А можно?
— Пойдем, пойдем! — Хватал его и сажал на плечи. Длинные слабые ноги Витальки безвольно болтались… Но день ото дня мальчик, поддерживаемый отцом, заплывал все дальше.
Когда ехали на дачу, Виталька вспоминал дни своей непонятной болезни, вспоминал море, красивые костылики, которые он оставил соседу по палате, думал о маме и отце, которые сейчас ни о чем не спорили, а все говорили, говорили; мама была такая красивая, строгая, а отец весь такой вольный в распахнутой куртке. Мальчик придумывал, как их встретят на даче. Он почти точно знал, что и как там будет. «Сынуля!» — воскликнет тетя Зина. «А ты, мужик, вымахал! — скажет дядя Ига. — Вали сюда! Что я тебе покажу…»
Но встретила их Катя, рослая девушка, лицом похожая на дядю Игу. И дальше все получалось не так, как придумал мальчик. Но стоило ли его винить за это? Ведь он не знал начала сказки…
Катя легко сбежала с бетонного крыльца, подхватила Витальку. Подошли Вера и Василий. Катя крутанулась вокруг них, успела поцеловать обоих и походя бросила:
— У нас итальянцы…
— Ой! — вырвалось у Веры.
— Что заойкала? Не люди они, что ли?
— Они простые, — успокоила Катя. — Хотя и миллионеры.
— Миллионеры! — нечаянно вырвалось у Василия.
А Катя уже склонилась к Витальке, заговорщически сказала:
— Когда войдешь, скажи: «Бона джиорна!» Добрый день, по-нашему. Вот увидишь, они лягут от радости. Скажешь?