Витальке было приятно смотреть в красивое лицо тети Зины, такой нарядной, отстраненной от обычной хозяйской суеты вокруг стола. Неожиданно лицо ее резко изменилось. Вначале от растерянности расширились ее серые глаза, и на щеке, обращенной к Витальке, затлело маленькое красивое пятнышко. Но растерянность быстро ушла из глаз, в них вспыхнул испуг, и щека от напряжения дернулась, красное пятнышко смыло бледностью, кожа побелела, как помертвелая. И вот глаза налились колючей злостью, и на щеке пробилась желтизна. Виталька замер, взглянул в ту сторону, куда были обращены налитые злостью глаза на искаженном страданием лице тетки. На тарелке перед отцом ненужно стояла, точно прозрачная спица, длинная ножка от фужера, а светло-голубая чашечка тюльпана, как отделенная от тела голова, была зажата в больших, вздрагивающих от напряжения отцовских ладонях.
— Приклеилась вином, а я наклонил… — говорил отец, растерянно улыбаясь.
Тетя Зина встала, вдруг покачнулась. Дядя Ига успел подхватить ее и, извинившись, ушел, осторожно ведя жену в спальню. Итальянцы будто не заметили, что произошло, продолжали увлеченно говорить, видимо обсуждая какое-то трудное предложение их советского коллеги. Скоро они засобирались в Москву, и дядя Ига пошел их провожать. На даче стало тихо. Только слышались скрипучие крики птиц.
Василий пошел к сараю и стал колоть дрова. Вера укладывала тяжелые дубовые поленья. Тут появилась Катя, ее не было за столом. Объяснила: гуляла с подружкой. Хорошенькая подружка — в форме летчика. Виталька видел, чего уж врать.
Мальчик поплелся к сараю. Ему было жаль отца. И хотелось понять тетю Зину. Она ведь хорошая. Неужели из-за тюльпана?
Дубовые чурбаки поддавались трудно, и отец скоро устал, присел на широченный пень. Рядом стояла грустная мать. Разговор у них шел, видимо, о злополучном тюльпане из Венеции.
— Откуда у нее? Ведь пролетарского класса человек! — удивился отец.
— Откуда? Живет без любви. Ну, а на месте ее что-то должно же быть? Страсть? Маленькая или большая? Кто знает, которая наперед сунется. К ней вот маленькая пристала.
— Вот даешь! Да сроду она не была скопидомкой…
Виталька стоял за углом, старался уложить разговор родителей в свою сказку, но у него ничего не получалось.
Катя была задумчивая, какая-то отрешенная. Она вышла от матери и направилась искать Витальку.
— Пойдем дроздов пугать! — сказала она. Больная мать напомнила ей об этом.
— А где они? — удивился мальчик.
— Слышишь, трещат. Это дрозды-рябинники. Они клюют мамину черную рябину. Мы сегодня собирались с мамой, так получилось…
— Папа разбил тюльпан, а она заболела, да?
— Ну, что ты!
«Почему она не говорит правду? — подумал Виталька. — Это точно, как в сказке».
Кусты черноплодной рябины с блестящими листьями и синеватыми гроздьями ягод росли на опушке дубравы. Крупные серые птицы, вереща, взлетали с них и, будто маленькие самолетики, набирали высоту и скрывались в густой, местами поржавевшей листве дубов.
— А как вы их пугаете?
— Папа пугает ружьем… Но они хитрее! Начнут вот там кричать, у того дуба, папа туда, а они позади его тихонько садятся и клюют.
— А зачем эти ягоды? Они сладкие?
— Попробуй.
Виталька сорвал твердую ягоду, разжевал. Она была вовсе не сладкая и так связала язык, что тот не стал ворочаться.
— Ну! — сказал он и выплюнул. — Кому нужна?
— Мама варит варенье.
Дрозды больше не появлялись, и Витальке стало скучно. Но Катя вытащила из сумки катушку черных ниток и сказала, чтобы он ей помог опутать кусты.
— Зачем? — спросил Виталька. Ему было нехорошо оттого, что сказка не складывалась: начало было совсем не то, а конец не появлялся, сколько он ни думал.
— Птицы боятся сетей.
— А раньше чем питались, когда рябины не было?
— Как не было, была, только красная. Мама велела ее вырубить, посадить черную. Папа так и сделал. Ну, завязал, что ли?
Виталька завязал нитку, бросил катушку через куст, Катя поймала ее. Он делал это раз за разом, размышляя о том, что неужели такие хитрые дрозды, которые обманывают дядю Игу, побоятся ниток? Что их бояться? Пусть прилетают, клюют. Ягод вон сколько, не прикроешь ладошкой. А что им есть? Если красную вырубили, а черную не дают, куда им деться?