Семь долгих лет, и вот она ехала в Приуральск. Ее волновала предстоящая встреча с родиной, с детством. Она думала и о встрече с Сарданом. Знала, что жив, но вот узнает ли ее? Осталось ли хоть что-то в его зверином сердце о ней? Или волки не могут хранить дружбу? Смешно было думать о каком-то зверином чувстве, к тому же зверем этим был суровый волк. Наверно, он отошел от людей, презрел их и ее в том числе. Ведь говорил же Петр Петрович… Но ей почему-то очень хотелось, чтобы волк узнал ее.
Он был неузнаваем — огромный, красивый, гордый и усталый, но она узнала его. Это был тот же косолапый неуклюжий малыш, который спал у нее в ногах в хижине, что приютилась в лесном селышке Залив. Она не думала, что один вид его так взволнует ее. Взволнует его невозмутимость. Сам по себе вырвался крик: «Сардан! Сарданок!» И она, не чуя под собой ног, метнулась к вольеру. А волк стоял, приподняв голову и распушив хвост. Губы его подрагивали, чуть приоткрывая белые страшные клыки. То ли зарычит он сейчас, то ли улыбнется единственный раз в истории хищного рода.
— Сардано-о-ок…
И она бросилась к волку, ударилась о сетку. И опомнилась: их разделяло железо, волк несвободен, как и она несвободна встретиться с ним. Она повисла на сетке, как распятая. Сквозь чуждый запах духов зверь услышал ее, только ее запах и, не унижая себя ползаньем на брюхе, хотя едва удержался, чтобы отбросить свои гордые предрассудки, но не отбросил их, а красивым, нетерпеливым прыжком оказался возле сетки. И тоже забыл, что она разделяет их, потому что прыжок был не рассчитан — и сетка толкнула его в грудь. И тут, будто замаливая свою вину, он упал на землю, крутясь и повизгивая, вскочил, встал на задние лапы во весь свой большой рост, и, содрогаясь от волнения, стал лизать ее лицо, уши, руки, ее одежду.
Было время кормежки зверей, с дверей был снят замок, и Вика, воспользовавшись этим, вошла в вольер. Волк, отошедший было от решетки и выжидательно стоящий на почтительном расстоянии, будто пролетел по воздуху, и свидетели этой картины со страхом ахнули от предчувствия неминучей жуткой картины. Но каково было их изумление, когда они увидели упавшего на передние лапы волка. Он лизал ноги женщины. Потом он поднял морду, и, закинув лобастую голову, завыл, будто застонал, в ее лицо.
Он прощался? Что означал этот короткий вой-всхлип? Можно было бы попробовать угадать и написать несколько страниц, в которые, при некотором допущении, кто-нибудь и поверил бы, но я не стал ничего придумывать. После кто-то высказал предположение, что Сардан, кажется, прощался с ней, в ее лице с человеком, он ведь все дальше отходил от него, но Вика позволила себе не согласиться с этой догадкой: «Как он мог прощаться со мной, как с человеком? Ведь он считал меня зверем. — Помолчав, добавила, не стесняясь быть нескромной: — Лучшей из зверей…»
Без конца цитирую Савельева… И вот снова вынужден вспомнить его слова, сказанные мне:
«Я бывал у волка. Он помнил меня. Но отношения у нас были строго мужские. Он признавал, что помнит, — при мне не проявлял беспокойства. Но я видел, он задыхался в неволе, ему тесно, а выхода нет. Приблизив к себе, человек лишил его навсегда положенного ему счастья — жить на свободе. У этого волка из ряда возможных выходов лучшим оставался один — свободным умереть. Но человек не мог дать ему и этого счастья, ибо не имел права поверить ему и выпустить. Это мог сделать только сам волк. — Савельев помолчал, произнес с восхищением. — О, он рожден могучий и талантом, и телом. Но вера в лучших из зверей, — он, доктор биологии, не постеснялся вспомнить слова своей бывшей ученицы, — должна была погубить его…»
— Как же погиб Сардан? — опять не удержался я.
— Вначале не он. Вначале Тайна… Я был в экспедиции. Узнаю потом… Стыдно… Снова оператор киностудии приехал за сюжетом. Было время, волки пировали безнаказанно. Но вот кончилась мода на волков — санитаров лесов, ведь и без того ослабленные фермы несли непоправимый урон. С охоты на волка был снят запрет. Между тем старые охотники-волчатники поумирали, другие потеряли смелость, а молодые рисковать не любят. Вот и потребовался волк… перед объективом. Сардан, говорят, сильно беспокоился, когда Тайну выманили добрым куском конины — у нее были маленькие. Но Сардана обмануло знакомое жужжание аппарата. Далекое, наверно, вспомнилось ему… Совсем-совсем запропастившийся брат Ромка.