Вера умоляюще взглянула на него, уткнулась лицом в свои ладони, и плечи ее угловато вскинулись. Вытерев глаза ладонями, отняла их от лица, отвернулась. Она-то знала, что не сразу Иван пришел к такой мысли, день за днем что-то зрело в нем, но не ожидала такой крайности. В бега?
— А я куда? А дети? Они в чем виноваты? — Она с ожесточением глядела на мужа. — Что, нам плохо тут? Скажи, плохо?
— Тебе хорошо, мне — плохо. Что я за человек без своей работы?
— Ну кто виноват-то, кто?
— Я, я! Во всем — я! Хотя ты не хуже меня знаешь, сколь я виноват. Не везет, невезучий я…
Может, и невезучий. Бывает такое. Но она знала, в чем его невезение. Иван не поехал тогда бродом не потому, что высока была вода, а задумал спрямить дорогу по хилому мосту. Он был нетрезв, как в ГАИ установили… Кого же винить после этого? И авария та была не первая. Но чего стоят сейчас укоры? И не укоры нужны, а решение. «Задумал, так пусть едет. Пусть, пусть, — решительно подумала она. — Кто станет с нами нянчиться?» И сказала, зная, что делает неверно, что не то сейчас нужно мужу. Вон он какой жалкий, потерянный, так и ждет от нее поддержки.
— Поезжай, Иван, не держу. Может, и найдешь место. А я намечаю сюда ребят привезти.
«Ага, — подумал он. — Она останется, а я поеду? Та-ак…»
Вера испугалась, увидев, как у него остекленели глаза, худое, с бледной смуглостью лицо покрылось испариной. Он задышал трудно, раздувая ноздри. Такой он мог впасть в истерику, что с ним уже случалось, но на этот раз удержался. Едва шевеля посиневшими губами, заговорил одышисто:
— Избаловали тебя. Прикормили…
— Ваня, за что? За что укоряешь? За работу?
Но он уже перешел на крик:
— Крутятся вокруг тебя. Тот, другой в глаза заглядывают.
— С ума сошел? Да ты…
Но она не договорила, что он у нее один, пусть какой ни есть, но слова задохнулись, невыговоренные.
— Да что там… Вон Восьмое марта…
В тот день был праздник в Доме культуры. Вера, как всегда, в президиуме. Разве ж без нее обойдутся? Рядом директор — лысина, что тебе медный поднос, а туда же: норовит поближе к ней. А она в голубом платье с кружевами — всегда красивей всех хочется быть. Директор поворачивается к ней, склоняет голову к ее уху, что-то говорит. Она ему улыбается. И это на виду у всех. Ивана будто ветер вынес из зала, и он оказался в кругу своих верных друзей. Дома он в таких случаях, понятно, шумел малость, портил жене настроение. А опосля жалел — каялся. А зря… Ей урок не впрок.
— Ваня, как же ты так обо мне думаешь? — наконец прорвалась у нее обида. — Да что я, распутная, что ли? С кем ты меня видел, где? Все на народе, на народе…
От его глупой ревности было больнее всего. Терпит все. Она однолюбка. Пока жива любовь, ни о ком другом не подумает. И она же мать двух его детей. Да как он может так унижать в ней это, материнское?
И Вера расплакалась, горько, надсадно.
2
Вера уже знала, что и на этот раз уступит мужу. Как его оставишь одного? Он и на работу не сможет как следует устроиться. Практичности у мужика ни на копейку. Но вот ведь какая история: работник он безотказный, каких поискать, талант, да и только. Потому прощали ему, когда начинал куролесить, срывался, но доверие заново заработать ох как трудно, а теряешь его незаметно, легко. Интересно, как это происходит. Человек вначале лишь вянет в глазах других, а спустя немного времени вовсе стирается, в нем изживает себя личность.
«Да как же его покину в таком виде? Да совесть-то есть у меня или нет?»
Любовь к сильному рождается из уважения к силе, уму, человечности, из преклонения перед его необыкновенностью, а к слабому — из жалости и чувства покровительства. Вера не могла оставить его одного, и они пришли к согласию — ехать вместе. Дружок Ивана (служили вместе в артиллерии — правда, давно это было) звал на тверскую землю, в село Талый Ключ. Там он после службы работает электротехником. Не нахвалится: край-то какой! Лесной, луговой, озерный. Поля — так себе крохи, зато леса — силища.
От станции железной дороги до совхоза «Талый Ключ» можно доехать автобусом, но они пошли пешком. Шесть километров — не дорога. Да и поглядеть, что тут за земля, пешему сподручнее. И в пути хорошо думается. Какое бы тобой ни было принято решение, в дороге поваляешь его с боку на бок вволю.
«Пешая дорога — для розмысла, конная — для отдыха, как говаривал отец. А по нынешним временам можно и добавить: машинная — для суеты», — думала Вера, легко ступая по натоптанной уже тропе сбочь асфальта, блестевшего от влаги как черное зеркало. Ранним утром, когда они вышли, было моросно, а теперь, когда развиднелось, солнце решительно смахнуло с неба хмарь, сплывшаяся зябь парила, молодая трава вдоль дороги обсохла и зазеленела ярче. Распахнув оранжевую спортивную куртку, Вера щурилась на солнце. Пели жаворонки. Они пели по всему их пути, казалось, передавая один другому двух пешеходов как эстафету. По дороге изредка пробегали грузовики, «Жигули», «Москвичи». Сумасшедше грохотали мотоциклы. Попутные машины Иван провожал настырным взглядом, вслушиваясь в шум двигателей, то с досадой качал головой, угадывая непорядок, то удовлетворенно кивал, слыша «законные» звуки.