Васек отвязал от гужа повод, спустил чересседельник — пощипай травку. Полянка большая, трава еще зеленая, не повяла. Но вот беда — сушина мешает проехать. Взял топорик, свалил, благо, что нетолстая. Приценился: чем не дрова? И тут к нему пришла догадка: не за этим ли отец возвернул его в лес, чтобы он сам нарубил дров?
С той поры Бахтин не забывал урока отца: нечего из леса порожняком ездить.
И вот теперь подряд. Не может он порожняком возвращаться. Но надо чтобы все поняли, все осознали, тогда сами воз потянут. Смелость нужна, чтобы решиться? Еще какая смелость!
Его редко разыскивали домашние, но тут вдруг позвали к телефону, и он услышал голос жены Анисьи:
— Василий… — Голос жены осекся.
— Ну что там? Не могла повременить?
— Василий, с внуком тебя. Оля родила сына.
Он был неравнодушен к тому, что сноха Ольга, с виду совсем девчушка, за бабу еще никто бы не признал, беременна, но что дедом она его сделает сегодня, не ожидал. Прикинул, когда сможет поглядеть внука в родильном доме. Получалось, что только поздно вечером. «Ничего, упрошу, пропустят!»
Переговорив с женой, Бахтин вернулся на совет бригадиров с новым настроением. Он еще не понимал, что с ним что-то произошло, и это «что-то» отвлекало его, пока не высказался, прервав главного агронома:
— А, все вы еще молоды, не поймете — я уже дед. Внук у меня родился. Вот все. Легче на душе — высказался. А теперь закругляйтесь — и в поле. — И напомнил: — Безумству храбрых поем мы… — И рассмеялся, не окончив. Но все поняли, к чему он вспомнил такие громкие слова: кто-то должен был начать подряд, хотя бы с весны взять урожай в свои руки.
Сегодня ранним утром он объехал поля, сам проверил готовность почвы. Сыро. Эх… Но ведь сейчас земля поспевает быстро. «Почва зреет, а мысль наша и смелость топчутся на месте. Видно, и ныне не начнем подряда», — горестно думал он, садясь за руль «уазика»…
4
— Поехали в Холоды. Спиридоныч велел поместить вас там. Потому как доярка будет рядом с фермой, — сказал заведующий хозяйственной частью совхоза Мирон Ануфриевич Вахромеев, которого в совхозе все называли комендантом. Седой угрюмый мужчина лет за шестьдесят, в потертом офицерском кителе. На груди с правой стороны виднелась штопка дырок от орденских винтов. Суровое лицо его в жесткой серой щетине сначала смутило Веру неприветливостью, насторожило Ивана. Что он увидел, чтобы так на них поглядывать? Они все еще были под впечатлением встречи с директором и того, как все скоро с ним обернулось.
Между тем Вахромеев вызвал машину — крытую ремонтную летучку, пригласил садиться. Они направились к ней, и тут комендант спросил насчет вещичек. Две небольшие сумки явно смутили его — временщики, значит.
— Вещички? Родители вышлют, — нашелся Иван.
Он ловко вскочил в машину, протянул руки жене, втащил. Уселись на лавку. Ивану была знакома эта обстановка — ремонтные летучки везде одинаковы — инструменты и кое-какие запасные части в ящиках и непременный запах железа и машинного масла. С удовольствием вдохнул его, будто это были ароматы весеннего луга с цветущей таволгой по берегам заросшего ручья.
В проеме незакрытой двери мелькали леса, поля, взявшиеся первой зеленью, пойма реки. Дорога металась со взгорка на взгорок, пока не свернула на долгий пологий подъем. Справа остались многооконные постройки фермы, дымящая груба кормоцеха, серые, обшитые волнистым шифером хранилища кормов. Трактор, волокущий по грязи платформу силоса. Стайка телят в загородке под открытым небом. Водонапорная башня, серебристая, как баллистическая ракета, поставленная соплами кверху. А вот и деревня… Один порядок деревянных, разно покрашенных изб, окнами на запад. Бросалась в глаза пустынность улицы — что они заброшены, что ли, эти Холоды?
— Где же народ? — недоумевал Иван. — С виду так порядок, окна чистые, не забиты, и дорожки…
Машина сбавила скорость и, дернувшись, встала. А перед дверями показался комендант.
— Выгружайтесь!
Иван торопливо спрыгнул, принял сумки.
— Вот хибара… Ваша! — значительно произнес комендант и попытался выразить на лице нечто вроде улыбки. — Родственнички или как?