Живое воображение рисовало картины замордованного Стаса, сидящего на грязном каменном полу в луже собственной мочи и крови. Затравленный взгляд сломленного даже не человека уже, а несчастного пса, который настолько туп, что понимает только хлыст и окрик.
Разбитые в кровавую кашу губы, шепчущие ему, доктору Бобкову, слова искренней благодарности; преданность в серых, когда-то гордых глазах. Трясущиеся пальцы с обломанными грязными ногтями, тянущиеся к бутылке с водой. Можно будет заставить его лакать воду прямо с пола.
А можно — тут Вениамин Игнатьевич прямо захлебнулся от восторга — заставить Стаса убить своего армейского друга, перегрызть тому глотку, задушить собственными руками.
В эту секунду чуть сдавило левую сторону груди, кольнуло и тут же отпустило. Вениамин Игнатьевич сурово сдвинул брови: дома первым делом на диагностику! Хотя картинки со сломленным Стасиком почти сразу вытеснили тревожные мысли из головы.
Весь в радужных мечтах, Вениамин Игнатьевич сам не заметил, как они с молчаливой «семёркой» дошли до невысокого здания бывшего склада. Когда доктор уже стоял на пороге импровизированной тюрьмы, неожиданно заработал комм. Вызывал Казак. Вениамин Игнатьевич чуть удивился, но спокойно принял вызов.
Голос Макса Уайтера был спокоен и деловит:
— Вень, извини, — Вениамин Игнатьевич опять поморщился, — мне «жестянка» твоя понадобилась, буквально минут на пятнадцать. Сможешь ещё немного обождать?
Макс встопорщил в улыбке свои казацкие усы и хитро подмигнул.
Вениамин Игнатьевич пожал плечами: пятнадцатью минутами больше, пятнадцатью меньше… А он пока на Стасика через смотровое окошко полюбуется, ничего страшного.
«Семёрка» исчез, словно испарился: только что стоял рядом, а уже и нет. Вениамин Игнатьевич передёрнул плечами — неприятные всё-таки киборги создания — и спокойно открыл дверь в полутёмный коридор тюрьмы.
— Здравствуйте, Вениамин Игнатьевич… — голос был настолько тих, что доктор Бобков в первое мгновение решил, что тот ему вообще померещился.
Он подслеповато прищурился, глаза после дневного света не сразу привыкли к полумраку небольшого коридора, заканчивающегося чуть приоткрытой дверью.
От боковой стены отделилась высокая худощавая тень. У Вениамина Игнатьевича перехватило горло, и на несколько секунд он забыл, как дышать.
— С вами всё в порядке, Вениамин Игнатьевич? — в полумраке блеснули алые глаза.
Захотелось завизжать и броситься прочь, но сильная твёрдая рука цепко ухватила его за локоть.
— Д-денис, — от страха и неожиданности Вениамин Игнатьевич начал заикаться, — т-ты откуда? Т-ты жив?..
Некто (это не мог быть Дэн! Дэн погиб в озере!) наклонился к самому лицу Вениамина Игнатьевича. Запахло дымом и серой. Повторялся кошмар, приснившийся доктору на Степянке, только проснуться никак не получалось. Со всё возрастающим ужасом Вениамин Игнатьевич вглядывался в белое пятно лица и видел всё новые и новые доказательства, что это НЕ ДЭН! Это призрак, явившийся за ним из преисподней.
Белое лицо, заострившийся нос и скулы, плотно обтянутые синеватой кожей с грязными разводами, тёмные провалы глазниц, полыхающие нечеловеческим светом. Губы в чёрной корке запекшейся крови, то ли своей, то ли чужой… Грязные, свалявшиеся волосы, на макушке иссиня-чёрные (где-то на периферии сознания мелькнуло воспоминание, как Полька и Тед красили Дэна перед высадкой на Медузу, чтобы его настоящий хозяин не узнал), а на концах — неопределенно-бурые, сбившиеся в неряшливые колтуны… От рыжего навигатора в этом существе не было ничего, даже запах был чужой. Не пахло ни сгущёнкой, ни весной. От существа пахло смертью…
Вениамин Игнатьевич икнул и начал сползать по стене на пол, но жёсткая рука по-прежнему крепко удерживала его в вертикальном положении.
— Вениамин Игнатьевич, вы меня слышите? Я — Дэн, — существо слегка тряхнуло доктора. — Где Станислав Федотович? Вам плохо?
Вениамин Игнатьевич лязгнул зубами и чуть-чуть пришёл в себя. В голове толпились мысли, главная была — Дэн это или нет, но он не знает о статусе доктора. Главное, потянуть время, пятнадцать минут не так уж много, скоро явится служебная «семёрка» Макса — и всё закончится. Надо только заговорить зубы этому… существу.
Он собрал волю в кулак и начал:
— Дэн… Слава богу, ты жив! Ты не представляешь, как я рад! Стас где-то тут… Был. Я не знаю, жив ли…. Я врач, меня Казак заставил лечить своих людей… Вот, поэтому и жив… А остальных забрали на плантацию, я пытался помочь, уговорить Казака привезти сюда хотя бы Полину… Мне так жаль…
Существо внимательно слушало, не перебивая и не шевелясь, лишь глаза светились ровным красным светом.
Доктор воодушевился: кажется, существо верило. Во всяком случае, минуты капали, время работало на него… Сколько прошло? Минута? Пять? Десять?
— Вениамин Игнатьевич, — негромкий спокойный голос прервал прочувствованную речь на самой возвышенной ноте, — а вы когда-нибудь говорите правду?
========== Глава 20 ==========
Доктор захлебнулся на полуслове и закашлялся. Потом возмущенно воззрился на того, кто называл себя Дэном, хотел разразиться гневной тирадой…
— Вениамин Игнатьевич, это вы сдали нас Казаку?
***
Дэн торопился на базу, Тед еле поспевал за ним. Если честно, то киборг предпочёл бы оставить человека на плантации: один передвигаться он мог бы быстрее, да и КПД явно повысился бы. Но Дэн… У Дэна было паршиво на душе. Даже хуже, чем всю эту неделю в джунглях Медузы.
Вообще-то, после того, как он научился справляться с навеваемыми токсичным воздухом планеты галлюцинациями и «договорился» с хассами, местными обитателями, стало вполне терпимо.
Хассы были… странные. Какая-то непонятная форма примитивного разума. То ли индивидуального, то ли коллективного — киборг склонялся к первому варианту. Ещё их нельзя было есть, как источник органики — абсолютно бесполезны и даже опасны, но и они довольно быстро поняли, что киборг им не по зубам.
Они так и шли до плантации: Дэн и стая хассов. Зачем эти странные существа за ним увязались, Дэн старался не думать, но с ними было немного веселей.
Особенно после того, как он благополучно пообедал местным котом — любимцем охранников с плантации, как выяснилось чуть позже. А поначалу он принял кота за очередную галлюцинацию, явившуюся к нему раздобревшей до полной потери осторожности Котькой.
Упитанное животное дало энергии больше, чем бесконечно употребляемая кора и трава. В растительности почти не было калорий, а неосторожный кот, в недобрую для себя пору отправившийся погулять, дал шанс найти друзей.
Хассы обступили обедающего киборга почтительным полукругом, переступали лапами, трещали ушами, облизывались, но на добычу несъедобного пришельца претендовать не рискнули.
Дэн шёл и шёл, заставляя себя хоть ненадолго отвлечься от невесёлых мыслей о том, что может случиться с его людьми. Что, возможно, уже случилось…
Он дошёл до плантации. И они были там — Тед, Полли, Михалыч. Не было только капитана и… доктора.
Оба они остались у Казака — так объяснил Тед.
И вот теперь Дэн мучительно соображал, скрипел мозгами и процессором. И делал выводы, от которых становилось… Нет, не страшно. От них хотелось уйти за процессор и больше никогда не возвращаться. Перестать быть человеком. Быть киборгом. Так проще.
А Тед, небритый, грязный, весёлый и злой, с его болтовнёй и эмоциями был ему сейчас жизненно необходим — как доказательство, что не всё потеряно. Что он, Дэн, не опоздал.
Именно поэтому он не упирался, когда друг и напарник увязался за ним.
Дэн анализировал поведение Вениамина Игнатьевича с первого дня знакомства, он всегда знал — доктор врёт. Постоянно и всем. А больше всех — капитану, которого упорно называл своим другом. Потом он врал ему, Дэну.
Доктор врал даже самому себе. Это выводило из себя. Сбивало боёк.
На свой счет Дэн не сомневался — мотивы корабельного доктора были ясны. Приручить киборга.