Входит М у х и н.
М а к с ю т а. Стучаться надо, между прочим. Подай дяде ручку.
Ж а к о в. Здравствуйте!
М у х и н. Здравствуй, парень.
М а к с ю т а. Его зовут Альфред. (Жакову.) Мы с самого начала собираем и разбираем самые трудные краны.
А н т и п о в. Все отказываются, а мы берем и делаем.
М а к с ю т а. За счет смекалки вырываемся.
М у х и н. За счет вот его, Никиты Зобова, смекалки.
М а к с ю т а. А я и не присваиваю, чего ты?
З о б о в. Посиди с нами, Акимыч.
М у х и н. Спасибо, я за вареньем.
М а к с ю т а. Вот ты какой, Митрофан, упорный, все из дома норовишь, погулять!
Ребята смеются.
А твой джем я еще вчера съел.
М у х и н. Быстро.
Ребята смеются.
Ну ничего, попьем так. (Уходит.)
М а к с ю т а. Видал? Он у нас с «начесом», малость «того».
Ж а к о в (Зобову). Откуда у тебя смекалка? Учился?
А н т и п о в. Ага. Техникум кончал — угадал.
Смеются.
З о б о в. Задачку на экзамене решил по-своему, а мне говорят: «Так нельзя, садитесь подумайте». Я отвечаю: «Можно — как раз сидел, думал». А мне опять — нельзя. Я тогда: ну и пошли вы все! И уехал, на стройку. Потом, конечно, пожалел — без документа остался.
А н т и п о в. Он там был умнее всех доцентов!
М а к с ю т а. Во характер.
З о б о в. А чего вы меня нахваливаете? Вот Лешка каждый месяц полсотни — матери, а полета сестре посылает. Максюта…
М а к с ю т а. Родителям письма пишет!
А н т и п о в. Акимыч за тебя пишет.
М а к с ю т а. Такие, старый черт, письма стал писать… Мать перепугалась: уж не заболел ли сыночек. А не скинуться нам и не купить ли катерок на четверых? Гулять, так гулять с ветерком, а?
Входит М у х и н, приостанавливается у двери.
Опять ты не стучишь? Этикет не соблюдаешь, Мухин!
З о б о в. Акимыч, ты чего стоишь? Присаживайся, угощайся.
М у х и н (помедлив). Уговариваете?
Молчание.
Мешать не буду.
М а к с ю т а. Ну, тогда, может, чего посоветуешь?
М у х и н. Как бригадир скажет.
З о б о в. Ты бы выпил с нами, Акимыч.
М а к с ю т а. Стой, Мухин. Ты куда? Садись, выпей!
Мухин не двигается.
Ты посмотри — начальства не слушается. У тебя что, рука отвалится взять стакан и выпить за хорошего человека? Бери, пей. За его здоровье. Не хочешь?.. Ты знаешь кто? Ты чужой! Понял?
З о б о в. Ладно, отстань от него.
М а к с ю т а (подходит к Мухину со стаканом). Прошу!
М у х и н. Убери руку. Сказал — нет, значит, нет. (Уходит.)
А н т и п о в (с восхищением). А он тебя чуть не стукнул, Максюта! Чуть не врезал.
М а к с ю т а. А я, может, этого и добивался. Но все равно — он уже готов! Осталось заявление подписать.
Затемнение.
З о б о в (один, на авансцене). Но тут я впервые засомневался. Мне не понравилась вся эта сцена и мы все в этой сцене. Мне не понравилось, главное, что мы как бы применили силу вместо закона. Еще вчера я был абсолютно уверен в нашей правоте, а тут пошли сомнения, вмешалось какое-то постороннее чувство. Может, я проявил в тот момент слабость и надо было действовать до конца по плану?.. Недавно прочитал заголовок в газете: «Чувства становятся убеждением». Плохо, когда чувство тянет в одну сторону, а разум — в другую… С этого вечера отношения с Мухиным резко ухудшились, он уже сам искал повода, чтобы пошуметь, опять стал учить нас жить и не стесняясь, к месту и не к месту кричал: «Я старик, я старый человек…»
В комнате т р о е р е б я т и М у х и н.
М у х и н. Никто вам этого не разрешит. И нечего крутить, понимаете. А под суд могут отдать!
М а к с ю т а. Тебя, что ли? Чего ты переживаешь больше всех?
М у х и н. А у меня года! Ты как думал? Хотите крепления поменять на меньший диаметр, а я молчи? Я тоже понимаю, хоть и в техникуме не учился. Я против закона не пойду! И тебе не дам.
З о б о в. Да брось пылить, Мухин, мы же обсуждаем проблему, размышляем вслух. Кто идет против инструкции, чего ты? Пока не договорюсь официально, ничего менять не буду, права не имею.
М у х и н. Никто тебе не разрешит такую вещь делать, нечего и спрашивать.
М а к с ю т а. Ну откуда ты знаешь, откуда тебе известно?
М у х и н. Знаю. Пожил — знаю!