Ж а к о в. Чудной.
М а к с ю т а. Ну, потом так. Нам вставать надо в шесть. Но кто же нормальный за час встает? Так он что делал? В шесть включал радио — обязательно ему нужно было слушать новости. Как будто их вечером нельзя послушать. Леха не выдерживал, начинал рычать, как тигра, Сергеич, нечего делать, подымался, уходил в умывалку, один я лежу. Митрофан начинает подбираться ко мне: чувствую — стоит надо мной. Раз! По кровати коленкой. Я молчу, будто сплю, он еще — раз! Ну, думаю, сейчас убью. А туг Сергеич войдет и нарочно скажет: «Ну, Акимыч, что ж он у тебя не встает? Опоздает — засчитаю прогул». Митрофан — опять ко мне. Стоит, стоит, потом ка-ак взревет: «Долго мне еще на этом свете жить!» Это у него поговорка была, когда терпение с нами вот так подпирало.
А н т и п о в. А вечером? Ложился часов в восемь. В девять начинает вздыхать, потом опять как закричит:: «Долго мне еще на этом свете мучиться!» Все — гаси свет.
М а к с ю т а. А зевал вот так. (Изображает.) А-а-ха-ха-ха-ха-а. Край света! Так вот зевнет раз шесть — ну, думаешь, все, ничего тебе не надо, кроме пенсии.
Ж а к о в (посмеиваясь, добродушно). Дать бы ему по шее раз навсегда.
З о б о в. А помните, ребята, как он весной в окошко смотрел и сообщал нам разные приметы пробуждающейся природы? Насмотрится, зевнет вот так, как Макс сейчас изобразил, и скажет: «А что, ребятки, скоро и осень!»
Смеются.
М а к с ю т а. Само собой, с бабами — только дружба. И боже упаси там чего-нибудь сказать! Вот так и жили, Альфредик. Никакой личной жизни! Правда, вот только Ванюшка успел жениться.
А н т и п о в. Да он его и женил.
М а к с ю т а. Пригласишь девчонку — он сядет и начнет: «Когда я был в ребятах!..» Да застрелись, старый черт.
Ж а к о в. Это говорят только: старость — мудрость. Вот ваш — чему у него учиться?
А н т и п о в. Да он меньше меня в жизни понимал.
М а к с ю т а. А учил! Все время учил. Нечему учить, все вроде нормально, так про утюг начнет: «Ты зачем его на газетку ставишь?» — «Он же холодный!» — «Не играет роли, плохая привычка — приведет к пожару».
Короткая пауза.
А н т и п о в. Вообще он тихий был.
Ж а к о в. Просто неудачник. А они все тихие.
З о б о в. Да чем он неудачник?
Ж а к о в. А что у него в жизни хорошего?
А н т и п о в. Может, чего и было, только мы не знаем. Помнишь, Сергеич, как мы с тобой вошли как-то в комнату — не здесь, а на прежнем месте, — зажгли свет, а он сидит на стуле посреди номера…
Ж а к о в (насмешливо). Плачет.
М а к с ю т а. А ты не груби.
А н т и п о в. Сидит один, в темноте.
З о б о в. Наверное, о чем-нибудь вспоминал. Сны любил рассказывать. Все собаки почему-то ему снились.
А н т и п о в. Тетя Зина скажет: «Собаки — к друзьям», а он и рад.
З о б о в. Перемен все ждал, надеялся, что еще что-то в его жизни произойдет.
Ж а к о в. Братцы, может, сменим тему? Я уже все понял. Хватит, может, о старике?
А н т и п о в. Считаешь? Деньги для него тоже, между прочим, далеко не все.
Ж а к о в. Да какая мне разница!
А н т и п о в. Он в настоящую любовь верил.
Ж а к о в. Ну и что?
А н т и п о в. Ничего.
Ж а к о в. А чего ты с вызовом?
А н т и п о в. Не был он неудачником.
Ж а к о в. Ну, поздравляю, очень рад за него. Чего ты завелся?
М а к с ю т а. Жена была. Дочь где-то есть. Или сын. А вполне возможно, ничего не было, одни стишки. Теперь Лешка на меня уставился. Ну, не знаю я! Не говорил он, что у него было в жизни.
З о б о в. Да ну, не говорил. Просто мы не слушали.
А н т и п о в. Он же все-все помнил.
М а к с ю т а. Ага, про то, кто на ком женился, у кого дом сгорел, орден дали, где какой режим образовался.
Ж а к о в. Теперь о вас будет рассказывать.
З о б о в. Будет.
М а к с ю т а. А как он читал «Анну Каренину»! И зачем, говорит, такую аморальную книгу напечатали? Как же можно матери своего ребенка кинуть?
Ж а к о в. Это же Лев Толстой — великий писатель.
М а к с ю т а. И мы ему об этом!
З о б о в. А он как думал, так и жил. Когда Максюта с ногой лежал, бульон ему сам варил, каждый день в больницу ходил.
А н т и п о в. Точно, варил, в дежурке.
Ж а к о в. Чего вы все завелись? Никто с вами не спорит. Хороший мужик, согласен. Но уехал! Освободил. Подумаешь, событие.
М а к с ю т а. Иван еще вернется с Натахой — будет шороху.
А н т и п о в. Ты сам всегда первый против Акимыча выступал. У тебя это вообще в характере — как скажешь, так душу и ковырнешь. Скажи — нет? А он за тебя письма матери писал.