- Hе сейчас, - говорю я, слушая свой голос как бы со стороны. - У тебя слишком хорошее вино. Ты ведь обещал историю, основанную на ненависти и любви, не так ли?
- Совершенно верно. Слушай ее.
В перекличке часовых Леена отличает не только ионийский и дорийский выговоры.
Хорошо познавшая мужчин, она умеет узнать по голосам их возраст и внешность, характер и слабости. Теперь она смогла бы опознать их, даже просто увидев молчащими. В таких вещах вообще нет ничего удивительного, это привычка и опыт - не секрет ведь, что только увидев движения пальцев, опытная женщина может предугадать, каков будет этот мужчина на ложе любви. Пути наших воспоминаний неисповедомы и когда замолкают голоса часовых, Леена снова возвращается в тот вечер, когда танцевала вакхический танец.
...уже опустила инструмент флейтистка, в пальцы Леены легла протянутая кем-то чаша, сделан глоток, и среди общего шума она незаметно отыскивает глазами Аристогитона, ее последнего возлюбленного. Его ложе пусто. Ее снова уговаривают станцевать.
- Пусть теперь станцует другая!
- И какая же?
- Которая не хлопала, и у которой ноги не кривые!
Эта простая шутка вызывает целую волну острот. Уязвленная сестра по ремеслу вскакивает с ложа нанимателя и не успевшая отдохнуть флейтистка снова набирает воздух в легкие. Повернув голову, Леена замечает Аристогитона. Тот у выхода, о чем-то озабоченно разговаривает... С кем? Собеседника не видно за деревянной колонной. Она незаметно переходит поближе, садится на край ложа... Теперь до нее доходят обрывки разговора:
- Он приставал к тебе?
Ответное бормотанье больше похоже на шепот.
- Он грозился применить силу?
Теперь она видит второго, и между глаз ее ложится едва приметная морщинка. Это смазливый юноша лет семнадцати самое большее. Она уже видела его и даже помнит имя. Юношу зовут Гермодий. Это разговор любовников и ей не стоит его слышать. И тем более ей не пристало ревновать. Она уже собирается вернуться на место, когда до ее слуха случайно доносится произнесенное имя - Гиппарх.
- Хотя само слово "тиран" стало нарицательным, - говорит сатана, - в те времена в него еще не вкладывалось особо мрачного смысла. Так назывались правители, узурпировавшие власть благодаря своим способностям или удачному стечению обстоятельств. Тирраном мог стать законно выбранный магистрат, удачливый полководец, возмутивший чернь ловкий демагог, и даже наследственный правитель, превысивший закрепленные обычаем нормы своей власти. Ключевое слово сдесь - "узурпация". Жизнь тираннов была трудна, ибо у них всегда оказывалось слишком много врагов и слишком мало надежных союзников. Hо Писистрату, а потом и его сыновьям долго удавалось избегать острых ситуаций - до тех пор, пока Гиппарху, младшему брату и соправителю Гиппия, не вздумалось положить свой глаз на одного красивого подростка. В общем, ничего особенного в этом не было, но паренек оказался слишком смазливым, его любовник чересчур преданным, а сам Гиппарх излишне злопамятным.
- Это и есть та любовь, о которой ты говорил мне? - интересуюсь я, рассеянно взвешивая на ладони пустую чашу. - История соперничества двух педерастов?
Сатана усмехается:
- Hет, не совсем. Хотя согласись, даже такая извращенная страсть заслуживает некоего уважения, если из-за нее люди готовы даже поспорить со смертью. Hо древние эллины не поняли бы твоего отвращения. Требовались усилия веков, чтобы по возможности вытравить из древнего наследия тот густой дух гомосексуализма, которым пропитана вся античная культура. Причем имелась в виду в основном педорастия, а не равноправные отношения. Любовь к мальчикам и не успевшим обрасти шерстью юношам прославляли поэты... Тебе нужны стихотворные цитаты?
- Hет, в общем-то, - говорю я.
Сатана усмехается:
- Как я уже говорил, - продолжает он, - требовалось веками очищать древнее наследие, чтобы не замечать вещи, самоочевидные для любого эллина или римлянина.
Итак, юношу звали Гермодий, а его любовника Аристогитон, оба они происходили из рода Гефиреев, переселившегося в отдаленные времена из Эретрии - впрочем, эта подробность не имеет отношения к сути нашей истории.
...она возвращается к пустому пиршественному ложу. Комната, где происходит пир, могла бы показаться нам убогой. Обмазанные глиной стены, глиняные полы, вся роскошь обстановки сведена к нескольким предметам, действительно изящным, хоть и простым - расписанным кувшинам, блестящим в отсвете светильников медным чашам, покрытой резьбой немногочисленной мебели. В это так просто не верится, но теперь в комнате еще более шумно, чем минутой раньше. Побагровевшие от усилий флейтистки напрягают легкие. Леена догадывается, что Аристогитон больше не вспомнит о ней. Будь она в этом окончательно уверенна, то постаралась бы сегодня незаметно уйти.