Итак, Вознесение, хотя и есть удаление Христа из мира в смысле возвышения Его прославленного человечества до невместимости Его в мире, но оно не есть удаление Его из мира прежде всего в смысле Его присутствия в нём духовно, в Духе Святом, чрез Третью Ипостась. Это присутствие является даже более непосредственным, нежели телесное присутствие, ибо оно не ограничено пространственностью и образом пребывания: Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа (Ин. 3:8).
Однако этим духовным присутствием также не ограничивается присутствие Христа в мире по Вознесении: есть ещё и телесное Его явление, хотя и та́инственное, евхаристическое. Но есть ли оно единственное и исчерпывающее? Вот вопрос, который обычно даже не ставится, но он встаёт перед нами во всей силе, когда открываются наши глаза на значение Ин. 19:34.
[Присутствие Христа в мире после Вознесения]
Господь пребывает в мире не только духовно и не только евхаристически, но и Своею кровию, вместе с водою, излившеюся из ребра, Своею человечностью, как бы разделившейся на Кресте: она воскресла, преобразилась и вознесена на небо для сидения одесную Отца в нераздельности ипостаси Христовой, но она осталась и в мире, на земле, как излившаяся кровь и вода. Как же понимать это разделение единой и нераздельной человечности Христовой?
Богословие не располагает для выражения этой догматической мысли соответствующими понятиями и терминами. Это вполне естественно, потому что никогда не возникал перед ним этот вопрос. Конечно, при этом надо навсегда отстранить всякую мысль о физическом или количественном делении человеческого естества Христова, Его одушёвленной телесности.
Однако остаётся вполне возможной мысль о некоем динамическом двуединстве присутствия человечности Христовой на небе и на земле. Догматическая идея такого двойства или двуприсутствия уже воспринята в православном (и католическом) богословии, именно в учении об евхаристической praesentia realis[41]: согласно верованию Церкви, Господь присутствует «истинно, действенно и существенно (vere, realiter, essentialiter)» во Святых Дарах, неотступно пребывая на небесах одесную Отца, причём это присутствие имеет место на многих алтарях одновременно и, мало того, сообщается в приобщении каждому верующему[42].
Мысль о динамическом разделении неделимого естества Христова в Евхаристии может быть распространена и для данного случая, в вопросе о пребывании Христа на земле в Его излившейся крови и воде, несмотря на Вознесение Его от земли. В этой мысли утверждается не более того, что содержится и в евхаристическом догмате: именно, что пребывание Христа на небесах не является препятствием для пребывания Христа и в мире, и это разделение неделимого, это совмещение трансцендентности и имманентности Христа миру именно и имеет место в Евхаристии.
Между присутствием Христовым в Крови евхаристической, как и не-евхаристической, голгофской, крестной, существует различие лишь относительно образа этого присутствия, т. е. модальное, а не эссенциальное. И силою этой установленной уже возможности преодоления Вознесения в Евхаристии мы можем утверждать и иной образ преодоления, именно через разделение человечности Христа, выразившееся внешне тем, что Его тело было погребено, воскресло и вознеслось, но кровь и вода, принадлежащие Его земному телу, остались и пребывают в этом мире, так, как они пребывали в нём при Его жизни. И в них и чрез них пребывает Он Сам на земле Своей человечностью, в силу Его вочеловечения нераздельно уже связанною с Его духом («дух, вода и кровь»). Ведь если, согласно твёрдому церковному верованию, тело Господа и в смерти своей сохраняло связь с Его Божественным духом, то это же самое необходимо распространить и на излившиеся из ребра кровь и воду. Их нельзя рассматривать как выделение из тела, в силу обмена веществ возвращаемое миру, но как живую и в самой смерти не умирающую телесность Иисуса.
Таким образом, мы приходим к неожиданному заключению, что Христос, вознёсшийся на небо, мир оставивший и из него удалившийся, пребывает в нём в Своей крови и воде, притом не та́инственно (как в евхаристических элементах), хотя и для человека неведомо, невидимо для его очей, тайно, однако существенно и реально. Христос силою Своего Воплощения и вхождения в мир пребывает на земле, не разлучаясь с нами, хотя уже не в Своём для всех явном и доступном личном образе, но в Своей земной человечности. В крови и воде Христос остаётся с нами на земле, и этого пребывания не взяло от неё ни Воскресение, ни Вознесение во славе. Это пребывание не есть таинство, которое при всей таинственности своей всё же всегда ведомо, будучи приурочено к опредёленному месту и времени, но оно есть тайна, священная, великая, божественная тайна мира, сокровище его, святыня его, СВЯТОЙ ГРААЛЬ.
42
Антиномия этой неразделяемости-разделяемости явственно выражена в словах, произносимых священником при раздроблении Святого Агнца: «Раздробляется и разделяется Агнец Божий,