В человечестве загорается идея общечеловеческого свершения, «общего дела»[56], «прогресса», Града Божия на земле, который отнюдь не находится в противоречии идее Небесного Иерусалима, напротив, есть для него земное «место», исторический коррелат для эсхатологии. Это есть идея, предвозвещённая пророками и возвещённая Тайновидцем о 1000-летнем царстве Христовом на земле. Не нужно смущаться кажущимся натурализмом[57] этой идеи, ибо он присущ самому учению о Боговоплощении, о принятии Христом человеческой природы вообще, об её оздоровлении и восстановлении.
Полнота Боговоплощения включает в себя действенность его и в природе (как это свидетельствуется чудесами Христовыми и ответными движениями природного мира: Вифлеемская звезда, затмение солнца и тьма в час распятия, землетрясение и пр.).
Совершенно нельзя допустить, чтобы и природа человеческая как таковая осталась глуха и безучастна к факту её восприятия Богочеловеком. И если мы беспрекословно принимаем это действие его по отношению ко всей внечеловеческой природе в её демонизме и основанном на нём язычестве («идоли бо, не терпяще Твоея крепости, падоша»[58]), то должны принять это и относительно человеческой природы. Последняя оздоровляется Боговоплощением изнутри, органически, как бы новым её творением, которое раскроется в силе и славе своей под «новым небом» на «новой земле».
[Грааль – скрепа мира]
Кровь и вода из боку Христова в мире есть скрепа мира, его нерушимость. Ложным является натурализм язычествующий, противопоставляющий себя христианству и тем самым становящийся антихристианским, но есть и натурализм христианский, неустранимый в самом христианстве. Его отрицание является уже манихейством, там и здесь просачивающимся в псевдохристианских вариантах аскетизма.
Демонское обдержание природы («великий Пан») потеряло силу после Боговоплощения Христова, духи злобы поднебесные (Еф. 6:12 – ἐν τοῖς ἐπουρανίοις) вместе с «князем власти воздушной» (τοῦ ἀέρος – Εф. 2:2) изгнаны вон из природы и ограничиваются внешней областью «поднебесной», имея доступ к природе лишь через человека, через его обольщение. «Антихрист» с его ложными знамениями есть всё-таки человек, хотя и обольщённый сатаной, отсюда и власть «зверя» над природой, но «число его – число человеческое» (Откр. 13:18).
Человеческую, природную мощь человека, его власть над природой, которую получает он в своей истории силою экзорцизма, совершившегося в Боговоплощении, нельзя считать чуждой или даже враждебной христианскому «импульсу» в истории, напротив, и это есть раскрытие человеком человечности своей, которая есть и человеческая природа Христова. Поэтому «регуляция природы», о которой говорит Фёдоров как о христианском «общем деле», есть дело, хотя само в себе ещё не благодатное, но христианское. Она принадлежит к полноте человечества, которое есть человечество Христово, это есть уже сила совершающегося искупления. Конечно, она извращается греховностью человека, но когда эта последняя преодолевается благодатью, то и сама эта регуляция становится делом благодатным, церковным, христианской общественностью.
[Торжество человечности]
Святой Грааль, кровь и вода, воспринятые и хранимые природой и человечеством в своём лоне, хотя и невидимо и неведомо, есть священный кивот Нового Завета, залог и знамя, освящение нашей человеческой жизни, исполнение нашей человеческой истории. Она является уже не бесплодным и печальным зрелищем победы тьмы и царством антихриста, но исполняется трагического торжества как борьба человечества Христова за эту свою истинную человечность с князем мира сего, духами злобы поднебесной и стихией греха, живущего в тварной человеческой природе. Но это есть не поражение, а победа, не пустота неудачи, но полнота общего дела, земного строительства навстречу небесному. Христос есть Богочеловек, но и Человеко-бог (άνθρωπο-θεός, как Он изначально именуется в отеческой письменности).
Земная история есть не разложение (как оклеветана она была лжехристианским манихейством), но творчество – участие нашего человечества, которое есть уже Христово человечество, в спасительном богочеловеческом деле. Оно, это творчество, не есть идиллия, но трагедия, ибо оно слишком серьёзно, и трудно, и важно, оно есть борьба духовная, но именно потому оно есть радость и торжество – торжество человечности. И то, что символически обозначается в священных книгах как «антихрист» (к появлению которого манихеи сводят единственное содержание человеческой истории), есть только – эпизод истории, величайшее напряжение этой борьбы, но отнюдь не её завершение, ибо этим завершением её на земле является «первое воскресение» и 1000-летнее царство Христа со святыми. Последующее восстание Гога и Магога (Откр. 20:7), хотя и количественно обширное, но духовно бессильное, есть последний всплеск трагической волны мировой истории, которая завершается и свершается вторым, славным пришествием Христовым. И вся христианская история есть приготовление к встрече Христа Грядущего, и сила, и смысл этого приготовления, как и его пределы, раскрываются для нас и в самом историческом процессе, их осознание есть «общее дело» человечества[59].
56
Эта идея могла бы послужить одним из оснований для фёдоровского богословия «общего дела», каковое пока отсутствует.
57
Подобным натурализмом не отличается ли богословие св. Афанасия с учением о φάρμακον της ἀθανασίας (лекарстве бессмертия (греч.). –
58
«Идоли бо его, Спасе, не терпяще Твоея крепости, падоша» (Акафист Пресвятой Богородице, икос 6). –
59
Эта мысль составляет основной пафос и мудрость философии Фёдорова: