Шли недели Пятидесятницы, и я сознавал это умом, но не сердцем. Моя жизнь была окутана мраком, тяжело лежал на мне крест моей немоты. Я должен был записками говорить в семье, с женой, сыном, близкими, и это создавало особое страдание унижения и как бы стыда. Главное же страдание было от сознания, что никогда я не смогу стоять у Святого Престола и совершать литургию. Этого словами нельзя передать. Правда, даже и оно не исторгало из моего сердца ропота, и оно разрешалось в покорное: «Бог дал, Бог и взял, да будет благословенно имя Господне»[67], но мрак его оставался нерассеянным. Особенно же он сгустился после того, когда мне было сказано якобы из компетентного источника, что я могу рассчитывать на восстановление речи. Хотя мне говорили и противоположное, но это не доходило до моего сознания. Продолжающееся умирание тёмной тенью лежало на моей церковной жизни. Я был не в состоянии ещё ходить на богослужение. Но в этом и не чувствовалось потребности. Я не мог ещё приступить к Святому Причащению. Близились дни Святой Троицы и Святого Духа, 21 мая, годовщина моего рукоположения, – и я думал об этих днях, таких для меня всегда торжественных и светлых, со страхом и тоскою, как мёртвый… В этом чувстве, казалось, сосредоточивалось моё страдание, умирание без смерти…
И вдруг оно прервалось милостью Божией. Это чудо совершилось чрез посредство верного, любящего друга, который принёс мне радостную весть от доктора, что он клянётся о возвращении моего голоса. Конечно, теперь я знаю всю преувеличенность этой клятвы. Но как тогда я был потрясён и обрадован этой вестью, которая всё-таки обещала мне преодоление молчания. Как будто небесный свет прорвался чрез мрак моего существа. Бог явил мне Свою милость. Радостными слезами рыдал я, как никогда ещё в жизни. Да будет благословенно Имя Господне!
В канун и в день Святой Троицы я был в храме, а в день Святого Духа причастился Святых Таин (после исповеди) у себя на дому. День моего рукоположения был для меня радостным, как, кажется, никогда ещё раньше. Друзья мои переполнили дом мой собою и цветами, приветствуя моё возвращение к жизни. Умирание кончилось. Началась жизнь со своими новыми задачами и трудностями. Умирание не разрешилось в смерть, но осталось лишь откровением о смертном пути, который предлежит всякому человеку вслед за Христом, хочет ли он того, или не хочет.
Смертность заключена в самой падшей человеческой природе, которую воспринял Христос в смертном человеческом естестве. Всякая болезнь есть уже ведение смертности, откровение о ней, которого никто не может миновать, и мера его определяется силою болезни, приближением к смерти. Объективно я был на волосок от неё в первой половине болезни, субъективно же я был почти всецело охвачен смертностью и потому познал её. Познал как крестное умирание Господа в Его Богооставленности даже до смерти, от «вскую Меня оставил» до «в руки Твои предаю дух Мой».
Умирание не содержит откровения о смерти самой, оно даётся только её вкушением, и тем самым безвозвратно этот мир оставившим. За гранью смерти следует откровение загробной жизни как начала нового бытия, о нём не говорит нам посюсторонний человеческий опыт. Умирание само по себе не знает откровения и о загробной жизни и о воскресении. Оно есть ночь дня, сам первородный грех. Можно забывать о смерти, отворачиваясь от неё, и, конечно, не следует наполнять жизнь одним лишь предчувствием смерти. Однако и забвением о ней нельзя уйти от него – оно приходит рано или поздно ко всякому человеку, и это есть вопрос только времени.
Однако если в самом умирании остаётся недоступен нам опыт смерти в её реальности и полноте, то всё же является возможным предварение такого опыта.
Оно не связано даже с последовательностью времени между умиранием и смертью. Странным образом мне дано было испытать именно это предварение смерти, примерно за 15 лет до последней болезни. После смертоносных мук умирания тогда казалось мне, что я перешагнул уже порог смерти, с её светом, радостью, законченностью, исходом и освобождением от умирания. Тогда всё стало иначе: вместо тьмы – свет, вместо богооставленности – богоявление. Я не могу об этом рассказать иначе, как только воспроизведя мою запись, сделанную тогда, непосредственно после болезни, когда это позволили силы.
Я не перенёс в жизни никогда серьёзной болезни. И часто, особенно последнее время, я испытывал смущение, что все кругом болеют, я же всегда здоров, особенно когда мне иногда указывали это со стороны. И это становилось особенно трудно потому, что на меня всё тяжелее ложилась туча моих грехов. Я чувствовал гнев Божий и спасающую любовь Его, и невольно чего-то ждал, зная, что Бог поругаем не бывает. Я жил, чувствуя над собою руку Божию.
67
Неточные цитаты из книги Иова:
68
Существует более ранняя версия этой записи, включённая автором в работу «Лествица Иаковля. Об ангелах», изданную в 1929 году. –