— Почему?
— Теперь мне придется помнить… — сказал он мрачно. — И узнавать, что случилось… — он запнулся, — с теми, кого я знал. Это слишком… тяжело.
Что я мог ему ответить? На мгновение я снова невольно обрадовался, что орденский плащ надежно укрывает меня от бед этого несчастного мира. Невзирая на то, что меня явно ожидал страшный гнев Великого Магистра. Невзирая на все возможные покаяния, ссылку в самое отдаленное командорство, хлеб и чечевичную похлебку в течение всей жизни — я благодарил небо, что не родился в Круахане.
— Я летописец, — сказал я — И я записываю все истории, с которыми мне приходится сталкиваться. Когда мы подобрали вас на дороге, мне показалось, что это еще одна история, достойная записи в книги Ордена.
Найденный нами долго молчал, откинувшись в подушки. В какой-то момент я даже подумал, что он потерял сознание или заснул.
— Эта история не покажется вам интересной, — сказал он наконец, разлепляя губы. — Просто печальной. Но таких историй последнее время происходит немало.
— Я пишу обо всех историях. Интересные они или нет — пусть судят те, кто будет читать потом.
— Хорошо, — сказал он наконец, явно собравшись с силами и не глядя в сторону Бэрда, дергающего меня за плащ. — Я расскажу вам такую историю. Жил на свете один первый министр…
— Морган? — быстро спросил я, наклоняясь вперед.
— У первых министров бывают разные имена… Может быть, ему подошло бы и это. Однажды ему приглянулась одна девушка. Она была дочерью знатного вельможи, одного из первых в Круахане. И чтобы взять ее себе, он обвинил ее отца в интригах против власти и казнил на городской площади.
Бэрд за моей спиной тихо выругался на орденском языке.
— Но ей удалось бежать, и она вернулась в Круахан только через несколько лет. Тогда первый министр снова увидел ее, и захотел еще больше. А она выбрала себе другого, простого круаханского дворянина, и он вместо того, чтобы с поклоном отвести ее на ложе первого министра, решил сам жениться на ней.
— И что было потом? — спросил я, уже не особенно надеясь на продолжение.
Найденный уже не усмехнулся, а оскалился.
— Окончаниями таких историй набиты камеры Рудрайга, — сказал он хрипло. — Вы можете вытащить оттуда еще пару дюжин таких же интересных рассказчиков. Правда, черная язва положила конец многим из нас. И я не думаю, чтобы все они были достойны быть занесенными в орденские летописи.
— Все — нет, — сказал я твердо. — Но если они пересекаются с историей Ордена — то да. Бэрд, тебе не кажется, что твоя лошадь отвязалась?
Мой помощник молча поднялся и вышел, смерив меня по дороге самым презрительным из возможных взглядов, но я, по счастью, сидел к нему спиной.
— Все-таки вы знаете орденский язык, — сказал я, наклоняясь ближе к его изголовью. — Пусть даже одну фразу, но это язык НЕ нашего Ордена. Откуда вы его узнали?
Человек без имени снова приподнял в оскале уголки губ.
— Пусть это вас не беспокоит. Я узнал эти слова… от одной женщины, и я надеюсь, что она уже мертва.
— Надеетесь?
— Я надеюсь, что судьба была благосклонна к ней и позволила умереть побыстрее.
Некоторое время я опять сидел молча, не спуская глаз с его лица. Он лежал, закрыв глаза, видимо, боролся с болью и лихорадкой, еще не вытесненной до конца нашими стараниями.
— Что бы вы хотели делать дальше? — спросил я неожиданно.
— А что бы вы захотели сделать со мной? Учитывая то, — и на его лицо вернулась прежняя светло-ироническая улыбка, — что я каким-то образом знаю язык чужого Ордена? Впрочем, никогда не поздно выдать меня обратно Моргану.
— Сожалею, — отчеканил я, находя своеобразное удовольствие в возможности подстроиться под его слегка издевательскую интонацию, — но вряд ли это возможно. Его светлость два года находится при смерти.
Вспоминая потом наш разговор, я который раз поражался тому, что веки его почти не дрогнули, а выражение лица стало только более отрешенным.
— В самом деле? — протянул он. — Что же с ним приключилось?
— Говорят разное, — внезапно я испытал пьянящую радость, наклоняясь к его изголовью и медленно выговаривая слова. — Ходят слухи, что он упал в карете с обрыва и с тех пор с ним что-то такое сделалось. Рассказывают, что он превращается… или превратился…
— В кого?
— Говорят, что в лошадь, — недоуменно произнес я, сам чувствуя неловкость от нелепости этих сплетен.
Незнакомец снова откинулся в подушки, и его губы медленно искривились.
— Жаль, — сказал он просто.
"Хорошо, что я не Морган", — подумал я.
— Сьер Адальстейн, — неожиданно произнес найденный нами. — Если мне будет позволено, и я не нарушу ваших планов… я хотел бы немного поспать.
— Я сейчас уйду, — сказал я, поднимаясь. И вдруг, словно какая-то сила толкнула меня вперед, я снова совсем близко наклонился к его изголовью. — И запомните, во имя всего святого, если хотите, чтобы мы все остались в живых, как произносить те единственные орденские слова, которые вы знаете.
И снова улыбка тронула эти губы.
— Я постараюсь запомнить.
— Лугн эдре.
— Лугн эдре, — согласился он, и уже соскальзывая в сон, прошептал: — но первый вариант был красивее…
Еще неделя прошла почти без изменений. Бэрд по-прежнему ревностно ухаживал за найденным, позволяя мне сменить его только к утру. И снова я сидел над изголовьем спящего и бормотал орденские хроники, чтобы не заснуть. Нельзя сказать, что я очень расстраивался, поскольку совсем не тянулся к тесному общению. Более того, страх, тревога и абсолютное отсутствие понимания того, что делать дальше, до такой степени меня терзали, что я в любом случае был бы плохим собеседником.
Зато Бэрд подолгу разговаривал с незнакомцем — а я по-прежнему не знал его имени. Очень часто, входя в комнату, я заставал их беседующими, причем при моем появлении один сразу замолкал, а другой прикидывался спящим.
Однажды вечером, когда мы с Бэрдом коротали время на крыльце с трубками и кружкой подогретого вина, я не преминул сказать ему об этом.
— Похоже, вы с ним стали закадычными друзьями, — заметил я, кивнув головой в сторону комнаты.
Бэрд внимательно поглядел на меня поверх плавающих клубов дыма и вполне серьезно ответил:
— Не знаю, смог ли бы я держаться так, если бы оказался на его месте.
— Послушайте, Бэрд, — сказал я задумчиво, — вы ведь раньше были как минимум младшим магистром.
— Старшим, — невозмутимо сказал Бэрд, покусывая черенок трубки.
— Тогда почему вы… вас лишили ранга?
— Я от него отказался сам.
Я мог только покачать головой, потрясенно глядя на него. Я и раньше подозревал, что за невозмутимым лицом и вечно сощуренными глазами моего помощника скрывается гораздо больше, чем хорошее знание дорог и круаханских обычаев, но не мог предположить, до какой степени.
— Когда-то меня поставили перед выбором, — медленно сказал Бэрд, сделав большой глоток из своей кружки, — или вмешаться в то, что мне показалось большой несправедливостью, или не нарушать устав Ордена.
Я затаил дыхание.
— И что же вы сделали?
— Я сохранил верность уставу, — медленно сказал Бэрд. — И на следующий день добровольно отказался от своего ранга. Потому что простому воину никогда не надо делать выбор.
— Не знаю, — сказал я мрачно, — может быть, теперь я предпочел бы поступить, как вы.
Поставив кружку на ступеньки крыльца, Бэрд неотрывно смотрел на лежащий перед нами луг, с одной стороны ограниченный темной кромкой леса. Красное солнце касалось деревьев одним краем, заливая луг закатным золотым сиянием и непомерно удлиняя тени.
— Полагаю, — произнес он, — что скоро станет окончательно ясно, что для вас было лучше.
Я проследил за его взглядом и увидел, что на краю луга показались два всадника. Они ехали не торопясь, но неуклонно приближались к нашему домику. Линия завесы начиналась сразу за лугом, так что они ее уже преодолели. И это могло означать только одно — едут люди, рангом никак не ниже старшего магистра или скорее даже командора.