Рандалин не отвела взгляда. Ее глаза чуть сузились и потемнели, как бывало обычно, когда она принимала какое-то важное решение.
— Я тоже испытываю к себе нечто похожее на ненависть. А к вам нет. Даже если вы отдадите приказ столкнуть меня со скалы, как вам хочется.
— Почему? Впрочем, мне это в общем-то безразлично, но ради любопытства можешь ответить.
— Вам нужен честный ответ? Трудно ненавидеть своего отца.
— Что?
Ронан повернулся к ней настолько резко, что взмахнул рукой и уронил на пол один из массивных стульев, которые он так любил кидать в нежелательных посетителей.
Именно в этот момент Жерар повернулся к нам от двери, продемонстрировав глаза, более вытаращенные, чем всегда, и прошептал: "Во дает!", добавив еще несколько слов для выражения сильных чувств, которые я не считаю достойными упоминания на страницах моей книги.
— Ты… Почему ты так считаешь?
— Я не считаю, я знаю это.
— Твой отец скорее всего Скильвинг. И какое мне вообще до этого дело? Мало ли кто им может быть?
— Скильвинг сам много раз говорил, что мой отец вы. Не думаю, что ему было приятно это делать.
— Скильвинг научился лгать, еще когда меня не было на свете, — пробормотал Ронан, — только непонятно, с какой целью он сочинил эту сказку.
— Просто он честно относился ко мне. Он хотел, чтобы у меня был выбор.
— Какой еще выбор?
— Я могла бы принадлежать к Ордену Креста по праву рождения.
— Женщина? Не заставляй меня смеяться, когда мне не смешно.
— Дочь Великого Магистра? Хорошо знающая заклинания, тайны и просто обычаи чашников? Не знаю, кто у вас над этим бы посмеялся. Скорее бы многие задумались.
Ронан тоже задумался, и настолько глубоко, что надолго замолчал, шагая взад-вперед по своему знаменитому кабинету, от стены, на которой висела огромная карта земель Внутреннего Океана, до стола, заваленного нераспечатанными письмами. Было видно, что последнее время Великий Магистр открыто пренебрегал своими обязанностями.
— Вы ведь всегда мечтали иметь детей, — тихо произнесла Рандалин ему в спину. — Но после моей матери так ни с кем и не связались надолго.
Глубоко задавленная тоска — вот что было написано сейчас на лице покорителя городов и прославленного полководца.
— Если бы ты знала, какой она была, — он смерил взглядом Рандалин, от ярко-рыжих, находящихся в полном беспорядке волос, округлого лица с упрямым подбородком и стальными глазами, до мужских штанов, разорванных на колене и намокших в соленой воде. — Ты на нее совсем не похожа.
Рандалин пожала плечами — что она могла на это возразить?
— Она сама написала, что я ваша дочь.
— Когда?
— Это письмо передали Скильвингу через много лет. Он показал его мне, и теперь я ношу его с собой. Вы знаете ее почерк?
Ронан кивнул. Глаза его вдруг загорелись каким-то воспаленно-лихорадочным светом, когда он протянул руку и развернул желтоватый листок бумаги, стертый на сгибах — было видно, что его много раз открывали и перечитывали.
"Хэрд, простите меня. Я убежала тогда от вас, потому что мне показали мою детскую мечту. Но теперь я поняла, что мечты и действительность — очень разные вещи. Если бы я могла вернуться к вам, но я не могу — я жду ребенка. Но с Ронаном я тоже не останусь. Я, наверно, не должна вас об этом просить, но если со мной случится что-то плохое, позаботьтесь о моем сыне или дочери. Заклинаю вас своей жизнью, если она когда-то была вам хоть немного дорога".
— Решайте сами, — сказала Рандалин по-прежнему негромко. — Или вы швырнете меня в море, или у вас будет наследница, хорошо осведомленная о делах ваших врагов.
— А ты согласна на это?
— У меня есть условие.
Ронан не сводил глаз с ее лица, ставшего совсем хмурым и решительным.
— Назови его.
— Жизнь Гвендора.
Великий Магистр молчал. В наступившей тишине в кабинете неожиданно гулко щелкнули стрелки часов, передвинувшись на новое положение. Что он представлял себе сейчас, глядя на свою внезапно появившуюся дочь? Как он плывет на большом корабле с белыми парусами на поиски новых земель, и она стоит рядом, серьезная и сосредоточенная, в белом орденском плаще и туго стянутыми в узел волосами? Или как он шагает по тротуару Валлены, отбивая тростью марш победителя, а за его спиной горит орденский дом Чаши? Мы этого никогда не узнаем. Рандалин ждала. Напряжение внезапно схлынуло, и она опустила голову, сдерживая пробивающую ее дрожь и понимая, что больше уже ничего не может сделать.
— В лучшем случае его навсегда сошлют в Валор. Ты его больше никогда не увидишь, — Ронан выпрямился. — Я ничего не могу тебе обещать. Но я поговорю с магистратом. Пойдем.
— Есть еще три человека, которые рисковали жизнью вместе со мной. Что будет с ними?
— Пока они будут под арестом, — махнул рукой Ронан. — Магистрат решит их судьбу.
— Я тоже под арестом?
— Никто не посмеет арестовать мою дочь, — веско сказал Ронан.
— Тогда пусть их тоже освободят.
— Не испытывай моего терпения, — брови Ронана опасно сдвинулись, словно он на мгновение стал прежним. Он стиснул пальцы на спинке стула, будто собираясь швырнуть его об стену.
Рандалин усмехнулась той угрожающей улыбкой кошки, которую я видел несколько лет назад на палубе горевшего "Эрна".
— Лучше вы, дорогой отец, — невозможно передать интонацию, с которой она выделила последние слова, — не испытывайте моего.
Вынесение приговора должно было состояться в малом зале магистрата. Постороннюю публику уже не пустили, но зал был набит младшими воинами. Мы сидели сбоку, на самой последней скамейке, касаясь друг друга плечами, и это была единственная поддержка, которую мы чувствовали. На нас не было орденских плащей, простые темные камзолы. Только на Рандалин было надето полное орденское облачение, включая белоснежный плащ. И хотя синий цвет удивительно сочетался с ярко-медными волосами, мне почему-то казалось, что фиолетовый идет ей гораздо больше.
Вчера Ронан представлял ее магистрату.
— Может, не стоило жертвовать так много, Рэнди? — спросил я, покосившись на ее сосредоточенный профиль. Она казалась полностью погруженной внутрь себя.
— Я ничем и не пожертвовала, — сказала она шепотом.
— Но они действительно заставят вас рассказать обо всем, что творится у чашников.
— Заставят?
Она неожиданно издала короткий смешок, запрокинув голову.
— Сегодня они примут решение, Гвендор уедет в Валор, а потом… Несчастные случаи могут произойти где угодно. Пусть Ронан оплакивает свою недавно обретенную дочь, выпавшую из окна башни.
Мы молчали. Чем мы могли ей помочь? Она всегда принимала решения сама, и действовала сама, не спрашивая нас.
Магистры расселись по своим местам. Открылась боковая дверь, и раздалось характерное звякание цепей, говорившее о том, что Гвендора привели. Рандалин быстро опустила голову — со стороны нас было почти не видно, но она, видимо, опасалась, что он заметит ее.
Главы командорств сидели, как всегда, спокойно. Но мне очень не нравилось выражение лица Ронана. Он то и дело опускал веки, словно не желал смотреть никому в лицо, потом снова надменно вскидывал подбородок.
— Бывший командор Круахана, магистрат рассмотрел ваше дело. Ущерб, причиненный вами благу Ордена, слишком велик…
Фарейра сильно выдохнул. Брагин тонко улыбался, приподняв уголки губ. Ронан снова опустил глаза и больше не поднимал их.
… - слишком велик, чтобы оставить вас в живых. Поэтому завтра, ровно в полдень, на верхней площадке Оружейного замка, вы будете казнены по правилам Ордена. Вам привяжут к ногам ядро и столкнут в море. Хотите ли вы что-то сказать?
— Вы настолько ясно все изложили, Эрмод, что у меня нет вопросов, — Гвендор чуть пожал плечами и усмехнулся.
Зато Рандалин было что сказать. С криком она рванулась с места, как тигрица — снова мне пришло в голову это сравнение с кошачьими родственниками. Она пробилась до самых первых рядов, где подоспевшие воины охраны схватили ее за руки. Она вырывалась и била их ногами по лодыжкам с такой яростью, что ее с трудом удерживали четыре человека. Ее волосы высыпались из прически, она сорвала белый парадный плащ и пыталась, ломая ногти, содрать с камзола орденские знаки.