Мерное постукивание колёс и лёгкое покачивание незаметно погрузили измученного болезнью астролога в дремоту. Укутанный в меха, он клевал носом.
— Не смейте спать, Горико! Я не для того лишила себя общества своих придворных дам, чтобы позволить вам бездарно проспать всю дорогу. Я всю ночь не могла уснуть. После нашей беседы возникло ещё больше вопросов. Я знаю, вам тяжело разговаривать. Посему я буду задавать вопросы, а вы отвечайте коротко или кивайте.
Астролог разомкнул веки и слегка кивнул.
— Хорошо, — королева вздохнула, собираясь с мыслями. — Ты упоминал о «Белом Единороге». Если они защищали герцогиню, следовательно, я ошиблась, когда предположила в качестве защитников Иезуитов?
Горико снова кивнул.
— Так, значит, я должна считать Орден иезуитов врагами?
В ответ последовал неопределённый взгляд. Королева приподняла брови.
— Ты полагаешь, они не станут мстить? Или они не настолько могущественны, как говорит о них молва?
— Сотни и сотни… — раздался слабый голос Горико, — воинов… живущих и умирающих… во имя чести…
— Во имя чести… — задумчиво повторила королева. — Пожалуй, это тот рычаг, который позволит использовать Орден нам во благо. Гизы совершенно вышли из-под контроля. Генрих Лотарингский со своей Католической лигой, похоже, как и Беарнец, метит на престол. Пора бы его осадить. И Иезуиты вполне могут нам в этом помочь. А герцогиню мы используем, как приманку для Иезуитов — если правда то, что ты сказал, оно непременно придут за ней рано или поздно. И вот тогда мы поторгуемся… — мысль явно нравилась королеве-матери всё больше и больше. — После того, как она родит мне внука, она не будет больше мне нужна. Герцогиня в обмен на жизни Гизов — достойный обмен. Как считаешь, Горико?..
Астролог, мерно покачиваясь в такт ходу кареты, сидел, откинувшись на подушки, закрыв глаза и беззвучно шевеля губами.
— Горико? — настойчивее окликнула королева.
Астролог с трудом приоткрыл глаза и прерывающимся голосом произнёс:
— Звёзды… часто предрекают… события… кровавые и ужасные… но страшнее всего… когда ты понимаешь, что они… начинают сбываться…
Ближе к вечеру обе кареты въехали во двор старого монастыря. Аббат-настоятель сопроводил Екатерину к дверям часовни и, учтиво поклонившись, оставил её одну. Королева вошла.
Небольшое, мрачное помещение тускло освещалось парой свечей, у двери на полу лежала примятая охапка соломы, рядом с которой стояли глиняная миска со скудной пищей и кружка, наполовину полная водой. В дальнем углу, у изваяния распятого Христа, на каменных плитах, раскинув крестом руки, лицом вниз лежал король Франции, одетый лишь в длинную, рваную рубаху из грубого холста. На спине под рваной материей были видны свежие рубцы и следы крови — итог самобичевания в очередной раз ударившегося в покаяние короля.
Заслышав шаги, Генрих приподнял голову и спросил дрожащим голосом:
— Кто здесь?
Не услышав ответа, король торопливо поднялся с полу и, встав на колени, нервно обернулся. В скудном свете свечей он увидел тучную женщину в чёрном платье, стоящую на коленях, молитвенно сложив руки. Она горячо молилась.
— Матушка? Вы здесь? Вы решили помолиться за мои грехи? — с облегчением и радостью произнёс король.
— Все мы достаточно молились Всевышнему, — осенив себя крестом, королева поднялась и, устремив на сына властный взгляд, добавила: — Пора подумать о том, что Господь доверил вашему величеству.
Король встал на ноги и одарил мать хмурым взглядом.
— Я вернусь не раньше, чем получу прощение за свои грехи. Франция может подождать, но не Господь! Он должен видеть моё раскаяние, ибо я долго грешил.
Королева подошла к сыну и, взяв его за руки, произнесла так мягко, как только могла:
— Ваше величество, Франция охвачена смутой. Гизы стремятся захватить то, что принадлежит по праву только вам. После того, как вы прославили имя святой католической веры, протестанты открыто выказывают своё неповиновение. И у вас всё ещё нет наследника. И это обстоятельство больше всего угрожает трону.
— Что я могу сделать, матушка? — с несчастным видом прошептал король. — Мы с Луизой молились. Мы просили Господа не единожды, но он так и не услышал нас.
— Господь не может не услышать ваше величество. Он видит ваше раскаяние, ваши страдания, — королева устремила нежный взгляд на сына, легко, с любовью коснувшись его растрёпанных волос, и продолжила: — Вам известно, как сильно я всегда любила вас. Сейчас же эта любовь увеличилась многократно. Я потеряла супруга и всех своих сыновей. Вы единственный, ради кого я ещё продолжаю жить и бороться. Так не оставляйте же одну свою несчастную матушку, Генрих.