— Поздно об этом думать, — заметила на это Авиталь.
— Тут ты права, — покивал Амос, — но вот если он умрёт, нам придётся ещё хуже…
С трудом освободив тело от кольчуги, отец и дочь увидели кровавое пятно, расплывшееся по рубашке, и обменялись понимающими взглядами. Когда они стали снимать рубашку, обнажив грудь в ужаснувших их шрамах, Шатобриан застонал и открыл глаза. Он увидел пробор, деливший на две ровные части тёмные волосы, маленький лоб и вздёрнутые кверху брови, смуглое лицо с нежными чертами и глаза, полные участия. До него донёсся успокаивающий голос:
— Потерпи немного. Твоя рана воспалилась — я обмою её и смажу смесью из трав. Можешь мне доверять, я знаю толк в лечебных растениях.
— Как твоё имя? Кого я… должен благодарить? — прошептал Шатобриан.
— Меня зовут Авиталь. А это мой отец, Амос. Благодарность твоя нам не нужна…
— Что ты такое говоришь?.. — зашипел Амос на ухо дочери. Потом изобразил радостную улыбку и с неискренним дружелюбием сказал:
— Поправишься, тогда и поговорим. Сейчас тебе следует отдохнуть. Я и моя дочь позаботимся о тебе, как следует, — после чего вышел.
Авиталь виновато взглянула на больного, но тот закрыл глаза и словно погрузился в сон. Вскоре отец вернулся с широкой медной миской, наполненной горячей водой.
— Дай ему немного вина, — попросила Авиталь, внимательно оглядывая покрасневшую рану.
— Зачем? — сварливо спросил Амос.
— Прошу тебя…
— Хорошо, хорошо… Что за день, одни убытки…
Ворча, Амос снова вышел и возвратился с оловянным кубком, меньше чем наполовину заполненным вином. Авиталь тщательно обмывала рану и не сразу обратила внимание на отца, который так и не донёс кубок с вином до губ раненого. Застыв, он, не мигая, смотрел на амулет, висящий на волосяной нити на шее Шатобриана — камень с тремя углами.
— Я знал, что все эти шрамы не к добру. Он воин… — Амос сорвался с места и, вручив вино дочери, куда-то ушёл.
Укоризненно покачав головой, она оставила на время рану и напоила раненого вином. Закончив промывать рану, девушка отправилась за травами — их следовало смешать, заварить кипятком и дать настояться, прежде чем накладывать на рану. В зале она увидела отца, сидящего за столом и что-то внимательно разглядывающего. Заинтересовавшись, Авиталь подошла поближе и поняла, что рассматривал он, вне всякого сомнения, золотую монету.
— Отец, что это?
Амос обратил совершенно бледное лицо в сторону дочери и, едва заметно кивнув в сторону занавеси, за которой находился раненый, с ужасом прошептал:
— Мы погибли… Он убьёт нас, как только придёт в себя. Господь покарал нас за грехи…
— Отец, ты не в себе, — Авиталь с тревогой всматривалась в лицо отца, пытаясь найти объяснение всем этим странным словам.
— Смотри, — Амос поднял золотую монету со стола и ткнул в неё пальцем, — этой монете более тысячи лет. На ней изображено три угла. В каждом углу буква «С», а в середине чаша…
— И что? — спросила Авиталь, рассматривая монету.
— У него на груди точно такой же знак, только из камня: три угла, три буквы и чаша. Он — хранитель Чаши…
Неожиданно Амос изменился в лице. Он сполз на пол и, встав на колени, потянул дочь за руку, призывая последовать своему примеру. Она испуганно обернулась. И наткнулась на твёрдый взгляд. Раненый стоял перед ними, придерживая рукой у раны кусок полотна, которым покрыла её Авиталь.
— Ты нам… враг? — Авиталь задала этот вопрос со спокойным достоинством. В ответ человек, которому она задала вопрос, отрицательно покачал головой. Затем раздался слабый голос:
— Ещё вина, пожалуйста… И пусть твой отец встанет. Не надо бояться — я вознагражу вас за доброту, но мне нужна его помощь, — Шатобриан пошатнулся, но Авиталь, бросившись к нему, поддержала и не дала упасть. Следом поспешил на помощь и Амос. Совместными усилиями они помогли ему добраться до постели. И здесь снова услышали его слова:
— Найди нужного человека. Я щедро заплачу. Он должен будет отправиться в Неаполь по важному делу. Времени осталось совсем мало. Сделай всё быстро…
Авиталь оставалась у постели Шатобриана до самого утра. Ночью она наложила травы на рану и крепко перевязала. Они, несомненно, оказали благотворное влияние — к утру жар почти спал, дыхание выровнялось. Но девушка не уходила. Она следила за состоянием раненого и с беспокойством думала об отце. Тот ушёл глубокой ночью и всё ещё не вернулся. Она не знала, куда он направился и зачем. Авиталь то и дело наклонялась над раненым и вытирала пот с его чела. Нередко она задерживала взгляд, вглядываясь в черты лица молодого человека — в такие мгновения у неё в глазах появлялась нежность. Но затем, словно устыдившись своих каких-то потаённых мыслей, покидала комнату лишь для того, чтобы через минуту вернуться обратно.