— А меня это беспокоит. Когда мой старший сын вдруг кажется таким потерянным. Это как-то связано с Кьюби?
Джереми покраснел.
— Раньше — да. Мне тошно от того, как я живу, а помимо отвращения есть и кое-что другое. Мне... кажется, у меня просто чёрная полоса. Тебе надо просто немного подождать.
— Тебя уже не так сильно волнует Уил-Лежер.
— Не так, как раньше. — Его голос изменился. — Но не тревожься. Это всего лишь лёгкая хандра. — Он похлопал её по пояснице. — Всё будет хорошо.
— Как бы не так.
— Ну и ну, а ты вспомни себя, когда носила Гарри! Мы ведь только что об этом упоминали.
— Но ты не носил Гарри, любовь моя. А какой ношей ты обременён?
Послышался всплеск, поскольку Джереми наконец нашёл улитку и кинул её в воду.
— Невзирая ни на что, — ответил Джереми, — я только с тобой могу нормально поговорить. Интересно, почему.
— Даже не представляю.
— Как же отцу повезло!
— О-хо-хо, благодарю. Но долгое время он порой желал другую.
— Знаю. Глупо с его стороны.
— Ох, она была хороша. Куда лучше, чем я могла себе даже представить.
— Что ж, полагаю...
— Да, всё давно закончилось. Страдания и счастье...
— Ох, мама, не говори так!
Она обследовала другой камень, но там было пусто.
— Я не совсем это имела в виду. Скорее всего, я лишь хочу сказать...
— Что всё проходит? Да. Но разве не нужна беспристрастность — предельная беспристрастность, чтобы прийти к такому заключению? Глядя свысока на бедных изворотливых созданий, мы думаем: «Я не такой, как они!» А по прошествии времени уже думаем: «Я был таким же!»
Демельза глядела в ведро.
— Тут есть парочка изворотливых созданий, которые мне не нравились... Джереми, почему бы не ответить этому доктору и узнать, что он скажет? Самое худшее, что случится, как ты сказал, это потраченный впустую день.
— Я могу пострадать, — пошутил Джереми. — Может, он чокнутый и считает, что поршни растут на цветочной клумбе.
— А разве не так?
— Для тебя точно они там выросли бы. Завтракать ещё не пора?
— Слизняки считают так же.
— Ладно. Ладно. Останусь ещё ненадолго.
В среду выдался душный день с редкими осадками, которые едва смачивали булыжные мостовые в Труро. На улицах города было не протолкнуться из-за торговли, кругом мычали коровы и блеяли овцы. Скотоводы шептались по углам; гуртовщики расталкивали стада; попрошайки стояли в сточных канавах рядом или почти в речке, им едва хватало места, чтобы просить подаяние. «Красный лев» был забит шумными выпивохами.
Только что пришли новости из Европы: после великой победы при Витории Веллингтон двинулся дальше, во второй раз пытается взять крепость Сан-Себастьян и, вероятно, возьмёт её штурмом. Его войска растянуты вдоль всех Пиренеев и намерены вторгнуться во Францию. Росс запомнил день, когда Джордж Каннинг в Палате предсказал, что наступит время, когда британская армия посмотрит на Францию с высоты Пиренеев. Тогда многие члены парламента встретили такое заявление оскорбительным смехом. Что ж, с тех пор прошло уже почти пять лет.
Но Веллингтон пока выжидал. В мае Наполеон, быстро оправившийся после зимних поражений, с армией, в которой шестнадцать передовых батальонов состояли из юных новобранцев, одержал решительную победу над фельдмаршалом Блюхером и немцами в сражении при Лютцене и следом за этим при Бауцене; последняя победа стоила большого количества оружия и людей, но имела жизненно важное стратегическое значение, чтобы заставить союзников Британии перейти в оборону; и тогда, по-прежнему сталкиваясь с набирающими силу врагами и обладая сомнительными друзьями, он согласился заключить перемирие в Пойшвице, которое кое-как продлилось с четвёртого июня по десятое августа. В ходе переговоров в Дрездене Наполеон оспаривал сроки, но явно готовился к возобновлению войны. Как только перемирие закончилось, он бросил армию на Блюхера, в надежде застать его врасплох. Ходили слухи о другом сражении под Дрезденом, но исход был пока не известен.
В городе ходили разговоры о кораблекрушении в тумане у мыса Лизард: судно с оловом шло по Ла-Маншу, пропало пять человек; также судачили о музыкальном фестивале, который состоится в Зале для приёмов в следующий вторник, где главным гостем должна стать знаменитая мадам Каталини; ещё говорили об организации Общества судебного преследования грабителей, созданного под руководством мэра Труро, мистера Пола; говорили о неурожае, о прискорбно низких ценах на олово.
Джереми прошел во второй зал и заговорил со знакомым буфетчиком.
Тот вытер рот рукой.
— Ох, сэр, мистер Полдарк. Как поживают капитан и его супруга? Надеюсь, преотлично. Он теперь редко сюда захаживает. Доктор Гарнер? Ну конечно, если не ошибаюсь, он вон там сидит, сэр. Доктор Гарнер там, сэр. В жёлтом сюртуке, видите? Только что поднялся, сэр, и направляется сюда.
К ним приближался, проталкиваясь через пьяную толпу, молодой человек среднего роста, крепкий, темноволосый, с пухлыми губами и тяжёлым взглядом. Джереми огляделся, но больше никого не увидел.
— Полдарк, — с улыбкой произнес юноша и протянул руку. — Очень любезно с вашей стороны было прийти.
Джереми уставился на него, протянул руку, но от изумления едва её пожал.
— Гарнер? — спросил Джереми. — Доктор Гарнер?
— Можно сказать и так.
— Но... ты же не Гарнер. Ты Герни!
— Верно, верно. Не стану отрицать. И даже пытаться. Что ж... — юноша покраснел под пристальным взглядом Джереми. — В последний раз мы виделись четыре года назад, и я подумал... — он помедлил. — Что ж, я был на два класса моложе тебя. У Хогга. Помнишь старика Хогга? Знал свой предмет. Не такой уж и скверный преподаватель.
— Но при чем здесь Гарнер? — настаивал Джереми.
— Позволь сначала заказать тебе выпивку. Эль здесь отличный. Пока я ждал, уже успел выпить кружку. Можно мне...
— Так почему Гарнер? — не унимался Джереми.
— Сказать по правде, я решил, что ты не придёшь, если я назовусь Герни! Думал, ты, наверное, запомнил меня пятнадцатилетним и решишь — боже ты мой, зачем мне вообще с ним разговаривать?
Высказывание настолько точное, что Джереми поймал себя на улыбке. Он помнил Герни по средней школе в Труро; смышлёный и нахальный мальчишка двумя классами моложе, он был вечной занозой старшеклассников из-за сообразительности и склонности к спорам. Томас Хогг, директор школы, выделял его, и это не вызывало расположения у других, но Герни умудрялся избегать любой травли. По правде сказать, Герни не особо пришелся Джереми по душе уже хотя бы потому, что слишком умничал. Понятно, получи Джереми письмо под истинной подписью, то и ответил бы на него совсем иначе, если бы вообще ответил.
Не найдя разносчика, Герни пробился к стойке и вернулся с двумя полными кружками.
— Вон там есть два места. Я положил на них трость. Что думаешь, говорят, Австрия объявила войну Франции. Ну наконец-то! Думаешь, это многое изменит?
— Сомневаюсь, что можно на них полагаться. Если Наполеон внезапно нагрянет к вратам Вены, те мгновенно запросят мира.
Герни со смехом уселся.
— Вот так везенье!
И оба выпили.
— Ты ещё не поступил на службу в армию?
— Пока нет.
— Я тоже, — сказал Герни. — Куча народа умеет стрелять, а вот создать пушку может не каждый. Скажи, Полдарк, с чего ты начинал опыты с паровым экипажем и как далеко продвинулся?
За выпивкой Джереми сначала не стал вдаваться в подробности, поскольку был слишком раздосадован.
— Кое-что мне рассказал Эндрю Вивиан — всё, что знал. Дважды я виделся с Тревитиком, как указывал в письме. Он меня обескуражил, как ты говоришь, но разве он не прав? Я бы не посмел сомневаться в великом человеке касательно паровой техники, но только в разработках. Ведь на практике он так и не добился великого успеха.
Постепенно Джереми разговорился. Похоже, всё, что Герни написал ему в письме, оказалось правдой. Едва исполнилось двадцать, а в Уэйдбридже он уже стал младшим партнером доктора Эйвери, у которого сейчас было неладно со здоровьем. По этой причине Герни решил, что несёт ответственность за половину практики. Джереми поинтересовался, сколько книг он успел изучить за недолгую жизнь, есть ли у него практический опыт. Если заболеешь, то будешь ли рад мальчишке, который измеряет твой пульс и делает кровопускание, выписывает лекарства или травяной настой, чтобы унять боль, даже если даёт при этом мудрый совет?