Джордж предположил, что встреча должна пройти без участия придирчивого Кэрри, и спустился в банк. Ландер, сорокопятилетний мужчина с плохими зубами и зловонным дыханием, но отменными знаниями обо всех, от Плимута до Пензаса, вытер пот вокруг накрахмаленного воротничка и высказал предположение, что сэр Джордж хорошо помнит январское ограбление, когда у Банка Уорлеггана и Уильямса похитили несколько тысяч фунтов в золоте, банкнотах и ценных бумагах...
— По-вашему, я мог такое забыть?
— Нет, сэр. Как вы помните, сэр, мы опубликовали известные нам номера нескольких банкнот, чтобы преступники не могли ими воспользоваться.
— Разумеется, — Джордж всегда становился вспыльчивым, когда ему объясняли то, что он и без того знает.
— И как вы помните, сэр, — упорно продолжал Ландер, — по вашему предложению номера пяти или шести специально не публиковались...
— Пяти.
— Именно. На самом деле нам известны номера и этих пяти, но вы предложили не печатать их в газете наряду с остальными, чтобы воры сами себя выдали...
— Я прекрасно это помню, Ландер.
— Выдали себя, расплатившись банкнотами, которые мы сможем отследить, — Ландер выдержал паузу, вновь покрывшись потом. — Так вот, сэр, вчера к нам попала одна из этих банкнот.
Джордж потеребил гинеи в кармашке для часов.
— Боже, да неужели! Вы сверили номер?
— Конечно, сэр.
— Да, разумеется, так и следовало сделать. Как она к нам попала? Её предъявили банку или...
— Предъявили банку, сэр.
Джордж подошел к окну, сосредоточив взгляд на пыльном стекле.
— Вы вовремя это заметили? Точно знаете, кто предъявил банкноту?
— Да, сэр. Грит заметил, потому что та банкнота была сложена компактнее остальных, а складки оказались влажными. Так он и понял. Я несколько раз его переспрашивал, сэр, чтобы убедиться, что не произошла ошибка...
Джордж помедлил.
— Так кто же её предъявил? Мы должны принять меры как можно скорее.
Ландер достал платок, чтобы промокнуть лоб. Он не знал, куда смотреть — уж точно не на сэра Джорджа.
— Ваша жена, сэр.
Глава тринадцатая
Суббота девятого октября выдалась сухой и ясной. После нескольких ненастных дней ветер стих; дороги и тропинки успели высохнуть, так что теперь подъезжающие кареты не рисковали увязнуть в грязи. Впрочем, в Тренвите не ожидали много карет: дороги в стороне от главной едва бы выдержали больше четырёх колес за раз. В карете могли бы приехать лорд и леди Дастанвилль, но они отбыли в Лондон.
В доме с самого утра развернулась лихорадочная деятельность. Демельзе, Клоуэнс и Изабелле-Роуз всё же разрешили, пусть и с неохотой, прийти помочь. Когда организовываешь праздник, кое-что можно сделать лишь в день самого торжества, и в этот-то день времени вечно не хватает. Около полудня Демельза и Джеффри Чарльз убедили Амадору подняться в спальню и полежать хотя бы часок, иначе, по их словам, она слишком устанет к тому времени, когда начнётся настоящее веселье.
А начиналось оно в пять. К пяти часам всех пригласили выпить чай в одной из гостиных и отдохнуть после долгой дороги. Оружейную отвели для мужчин, желающих переодеться, а две швейных комнаты на первом этаже — для дам. Но в целом день оказался настолько погожим, что живущие поблизости гости прибыли уже в вечерних нарядах, а приехавшие издалека переоделись в тех домах, где собирались ночевать.
Огромный стол в зале в конце концов удалось сдвинуть с места, но, как и предсказывал Джереми, вынести оказалось невозможно, поэтому теперь он стоял в углу, напротив галереи для музыкантов. Место, откуда выкорчевали стол, поспешно засыпали песком и цементом, а сверху положили плитки, и если бы не разница в цвете, никто бы и не догадался. На галерее тихо наигрывал квартет. Впрочем, после ужина, когда начались танцы, музыка стала не такой тихой.
К заходу солнца собралось около пятидесяти гостей, продолжали прибывать немногочисленные опоздавшие. Большое окно в зале, хотя все стёкла тщательно вымыли, преломляло отблески заката на небе и отбрасывало их на проходящих мимо людей. Одними из последних на праздник прибыли шестеро: доктор Дуайт Энис и миссис Кэролайн Энис, мисс Софи и мисс Мелиора Энис, а также сэр Джордж и леди Харриет Уорлегган.
У дверей их встретили хозяин и хозяйка. Мужчины находились не в лучших отношениях, но Джеффри Чарльз протянул руку со словами:
— Добро пожаловать, отчим.
Они обменялись рукопожатием, и Джеффри Чарльз задумался, не первый ли это раз, когда они пожимают друг другу руки (пожалуй, последний раз он делал это совсем маленьким, когда обожал дядю Джорджа, всегда приносившего ему подарки).
— Бравый солдат! — улыбнулась леди Харриет, легонько целуя его в щёку.
— Прошу меня извинить, — улыбнулся в ответ Джеффри Чарльз. — У меня совсем не осталось времени, чтобы обновить мундир.
— Так ведь гораздо лучше. Амадора! — воскликнула Харриет, вновь с поцелуем. — Como esta usted [4]?
И они вошли.
Кэролайн сразу же заметила Росса и Демельзу и захотела подойти к ним, но, сопровождая Джорджа и Харриет, оказавшихся в несколько враждебной обстановке, не решилась так быстро их покинуть.
Сразу за ними приехали Поупы, вернее сказать, миссис Селина Поуп, блистательная в своем чёрном кружеве, и две её падчерицы, чьи платья выглядели более подобающе траурными. С ними прибыл Валентин Уорлегган, взявший с собой Конана Уитворта, которого едва бы пригласил сам Джеффри Чарльз. А в заключение приехали Огастес Беттcворт, Клеменс и Кьюби Тревэнион.
Приехали и Блейми — Верити и оба Эндрю, отец и сын, остановившиеся в Нампаре на одну ночь (Демельза пыталась убедить их задержаться на две), пятеро Тренеглосов из Мингуз-хауса и семья Келлоу из Фернмора. Пол, мрачный, но несколько женоподобный, что сослужило ему такую хорошую службу, когда он играл роль жены священника во время ограбления дилижанса; его толстый безвольный отец; понурая миссис Келлоу, чьи глаза никогда не останавливались на чём-то конкретном, небезосновательно убеждённая, что в её семье поселилась смерть; и её выжившая дочь Дейзи, непосредственная и оживлённая, всё ещё надеющаяся (пусть и по инерции) выйти замуж за Джереми. Она, как и некоторые другие гости, забеспокоилась, впервые увидев Кьюби.
На Кьюби Тревэнион было платье из белого индийского муслина с высоким горлом, плотно облегающее талию и запястья. Казалось, за прошедший год она похудела и вытянулась, что нисколько не испортило её внешность. Иногда ей недоставало живости, но сегодня она, наоборот, казалась достаточно оживлённой.
Кьюби и сама чувствовала, что этот вечер для неё — испытание. Она приехала на северное побережье вопреки воле матери и брата и сразу попала в сердце этих краев, на домашний праздник, где слишком многие носили фамилию Полдарк или были старыми друзьями Полдарков. Они только и ждали случая, чтобы ее осудить. Она не знала, насколько люди осведомлены о её дружбе с Джереми, его ухаживаниях и отказе её семьи, но подозревала, что это не секрет. Поэтому она решила надеть что-нибудь стильное и быть очаровательной. Как и старший брат, она сменила фамилию с Беттcворт на Тревэнион и гордилась своим происхождением. Неужели, спрашивала она себя, она действительно дурная, эгоистичная и корыстная? Неужели за свадьбу с кем-то, кого она не любит, или, по крайней мере, с тем, кто не волнует её так же сильно, как Джереми, только из искреннего чувства гордости, приверженности обязательствам и семейному долгу её будут осуждать и презирать? Разве члены королевских семей не следуют подобным правилам всю жизнь, и кто их за это осудит? И хотя она не принадлежала к династии такой значимости, чтобы через брак решались вопросы войны и мира, но для её матери, а ещё больше для старшего, обожаемого, хоть и виноватого брата, семья Тревэнион была самым большим приоритетом.
Так что она приехала сюда готовая к обороне, полная закипающей гордости и решив выглядеть и держаться как можно лучше, чтобы дать понять любому из Полдарков, что Тревэнионам есть чем гордиться.