Звонит телефон. Бросаюсь к нему. Я помню про вчерашний разговор. Это наверняка Дхута.
Да, это она. Кажется, она говорит, что выезжает. Мне удается вовремя раскрыть разговорник на нужном разделе. Я отвечаю, что с нетерпением ее жду.
Минут тридцать провожу у зеркала, одеваюсь, спускаюсь в холл отеля. Портье кивает мне. Мы с ним уже как будто старые… нет, лучше — давние знакомые.
Ждать не приходится долго. У входа в отель мягко останавливается светло-голубая «лянча». Из машины выходит Дхута. На ней довольно свободный зеленый брючный костюм; волосы уложены на затылке узлом. Опять замечаю, что у Дхуты красивая длинная шея. Я это увидела еще вчера, несмотря на то, что волосы Дхуты были распущены. Мне в голову приходит мысль, что Дхута при желании могла бы быть хорошей балериной, — поскольку хорошую балерину (нетрудно заметить) всегда отличает длинная изящная шея.
Я выхожу. Портье распахивает передо мной двери. Мы встречаемся с Дхутой на ступеньках отеля.
Дхута сама за рулем.
Я сижу рядом с ней на переднем сиденье и поглядываю, как она уверенно, сноровисто ведет машину, что, надо сказать, не просто, так как движение весьма оживленное, а правила местные водители норовят нарушить, где только им удобно. Здесь порядка на дорогах еще меньше, чем у нас в России.
Дхута предстает передо мной в новой ипостаси. Вчера Дхута была — радушная хозяйка, стерегущая семейный очаг, любящая мать. Сегодня она — деловая женщина, уверенная в своих силах и способная выдержать конкуренцию с мужчинами.
Трудно, конечно, общаться с помощью разговорника, но у меня нет иного выхода. Я листаю его, начинаю с извинений за свой бедный английский, за свое произношение и за кучу хлопот, какие Дхуте доставляю. Она улыбается и говорит, что извинений не принимает. Дхута старается говорить медленнее, чтобы я успевала ее понять. В последнее время, занятая по дому, занятая с ребенком, Дхута редко выезжает в город. И она очень благодарна мне, что я дала ей повод совершить эту вылазку, развеяться от рутины бытовых забот.
Она везет меня в Старый город:
— Он называется Шахджаханабад.
Мы осматриваем знаменитый «Красный форт» — «Лал-Кила». Могучие крепостные стены, великолепные дворцы, выстроенные из белого мрамора, мечети с минаретами. Кругом — толпы людей. В основном туристы. Они одеты очень цветасто и порой вызывающе; особенно — американцы, среди которых много толстых, даже непомерно толстых и, однако же, не стесняющиеся своей полноты. Отовсюду слышится английская, немецкая, итальянская речь и хинди. Делийцы в основном говорят на хинди. А меня так и подмывает заговорить по-русски, чтобы и мой родной язык был здесь — в этом историческом месте. Что я и делаю: Дхута говорит по-английски, я — по-русски. Самое интересное то, что в общих чертах мы понимаем друг друга. Конечно, помогают жесты, мимика, глаза… У Дхуты очень выразительные глаза.
Она сожалеет, что мы уезжаем так скоро.
— А разве мы уже уезжаем?
Дхута говорит, что по пути в отель заезжала к Раджу в офис. Они с Сашей как раз обсуждали маршрут дальнейшего нашего путешествия. Кажется, уже завтра самолет на Бомбей. Там тоже красиво: побережье, пляжи… Райский уголок!
Дхута показывает мне постройки, сохранившиеся еще со времен Могольской империи, — Диван-и-Кхас, Диван-и-Ам. Все, что касается Великих Моголов, Дхута как бы подчеркивает. Она гордится своим аристократическим происхождением; она говорит, что бабушка ее (та, что мастерица составлять букеты и плести венки) может перечислить пятнадцать колен родословной. Это как раз до того грамотея Мехмеда, который служил писцом при дворе императора. И вероятно, ходил тот писец, дальний предок Дхуты, лет триста назад по этим же камням, по которым ступаем сегодня мы, и видел эти же здания, купола, башни… Мы порой сами не знаем, где пересекаются наши с предками пути.
Я с этим не могу не согласиться. И сейчас думаю о том, что не то что дедушек и прадедушек, — я собственного отца не имела радости знать.
Дхута говорит, что расставание — не есть расставание. Во всяком случае для нее. Она видела пас с Сашей, она поняла нас. И взяла нас в себя. Мы теперь принадлежим ей и будем с ней, пока она того хочет. Я искренне поражаюсь: разве это в самом деле не замечательная мысль? А Дхута все говорит: если мы полагаем, что принадлежим только себе или друг другу, то глубоко заблуждаемся; мы принадлежим многим, познавшим нас. Еще Дхута говорит, что, поскольку я остаюсь в ней, она несет ответственность за мое счастье. Может, она и не это сказала, но я так ее поняла. Она вообще-то немного странная. Есть в ней что-то от колдуньи. В глазах что-то такое подавляющее. Я не смогла бы выдержать ее взгляд.