Нашлось немало таких, которые стали просто-напросто предпочитать спокойный радиорепортаж на дому с постоянным синхронным оповещением о ходе и результатах всех тринадцати матчей очередного тура лотереи утомительному путешествию на стадион. Родился и еще один неожиданный эффект: лотерея начала убивать в болельщике рыцаря. На бразильских стадионах, как, впрочем, на стадионах всего остального мира, всегда симпатизировали слабым. Скромная «Ипиранга» или «Санта-Крус», мужественно сражавшаяся с «идолами», «кобрами» и «звездами» «Сан«тоса» или «Фламенго», всегда могла рассчитывать на симпатии и поддержку торсиды. Увы, с появлением лотереи, когда все, кто сидел на трибунах, сжимали в потных кулаках зеленые талоны со своими прогнозами, где, как правило, победу приходилось отдавать фавориту – «Сантосу», «Фламенго», «Ботафого», ситуация изменилась. Охотники за миллионами не хотели терять свои миллионы. И голы, забитые «малыми» клубами в ворота «фаворитов», вызывали теперь не овации одобрения, а раздраженный свист негодования. Теперь не было места филантропическим эмоциям. Холодный расчет требовал торжества железной футбольной логики: сильные должны побеждать! А слабые – проигрывать! Так погибала поэзия и романтика футбола.
А во имя чего, позвольте спросить? Кто стал главным счастливцем, облагодетельствованным лотереей если не считать нескольких дюжин победителей? Вопервых, банковская сеть, которая получала приличные проценты от всех сумм, собранных с «апостадорес» – покупателей талонов. Во-вторых, Национальный институт социального обеспечения, который, правда, всегда функционировал настолько плохо, что ему лотерейные вливания все равно не смогли помочь.
Кроме них, благотворительный «Бразильский легион взаимопомощи», распространяющий бесплатные завтраки в некоторых школах и покупающий башмаки нескольким сотням нищих детишек, министерство просвещения и культуры, а также Национальный совет спорта.
А команды, благодаря которым и ради которых появилась лотерея, не получали почти ничего.
…В один прекрасный день пробил наконец час и «Лузитании». Солнце медленно опускалось за спину равнодушно раскинувшего руки цементного Христа на горе Корковадо, когда окончился победой «Фламенго» последний матч дня. Не прошло и десяти минут после окончания репортажа, как в ботекин влетел обезумевший Зека. Хватаясь рукой за сердце, он рухнул на стул и потребовал лимонной батиды. Старый Педро вытряхнул из бокала коричневого таракана и, наливая настойку, поинтересовался, что случилось.
– Сколько времени? – спросил Зека, стуча зубами.
– Без пяти семь.
– Включай скорее транзистор! Включай выпуск спортивных новостей!
Педро покачал головой: парень, похоже, свихнулся: транзистор, укрепленный над полкой с винами, никогда не выключался.
Зека глотнул терпкую кашасу, стукнув зубами о край стакана. Над прилавком раздались знакомые фанфары, диктор просил внимания: начиналось объявление результатов лотереи. Все, кто был в «Лузитании», достали свои талоны. Размеренно, словно сообщая военную сводку с поля сражения, диктор читал: «Матч номер один: «Флуминенсе» – один, «Васко» – два. Матч номер два: «Фламенго» – три, «Португеза» – ноль…»
Все сгрудились вокруг Зеки. С каждым результатом напряжение росло. Восьмой, девятый, десятый матчи… Педро схватился рукой за сердце. Одиннадцатый матч, двенадцатый… Охнула Сильвия. Тринадцатый, последний: «Форгалеза» – два, «Ипиранга» – ноль!
Зека роняет талон и опускается на пол. Единодушный рев потрясает «Лузитанию». Тринадцать очков! Все матчи угаданы! Зека, Флавио и Дамиан – победители! Миллионеры! Ми-лли-о-не-ры!
Свершилось! Все-таки господь там, на небе, великодушен и милостив! Слава тебе, господи наш! Спасибо, что обратил свой мудрый взор на нашу убогую «Лузитанию»! Педро крестится, дрожа и еще не веря в случившееся. Неважно, что не он выиграл эти миллионы! Ему тоже повезло: теперь «Лузитания» прославится на весь город. Скоро прибегут репортеры.
Фотографии появятся в газетах. Завтра появятся.
«Лузитанию» покажут по телевидению! А это означает, что сюда сбегутся зеваки со всего района. Может быть, ботекин станет модным?
Вокруг уже толпились десятки знакомых и незнакомых, завсегдатаев и случайных прохожих: весть о выигрыше разнеслась по всему кварталу. Сильвия, вытирая глаза, обнимала Зеку. Никто не мог разыскать Дамиана, который еще утром отправился собирать милостыню на Центральный вокзал. Флавио работал в отеле, но уж он-то знал: он всегда имел при себе копию талона.
«Лузитания» заполнялась народом. Бился в истерике Лоретти, сбежавший из своего киоска: он заполнил свой талон точно так, как Зека с Флавио, но в последний момент дьявол толкнул его под локоть, и Лоретти переделал результат тринадцатого матча, поставив ничью. Если бы не эта проклятая ничья, он делил бы сейчас с Зекой миллионы, как это было всегда, когда несколько талонов набирали тринадцать очков.
Лопес, растолкав зевак, схватил Зеку за плечо:
– А ну, вставай?
– Что, что такое? – слабым голосом отозвался Зека. Он озирался вокруг с какой-то отрешенной улыбкой, не узнавая друзей.
– Вставай немедленно! – крикнул Лопес.
– Что ты, сержант! Зачем трогаешь парня! Оставь человека в покое! – закричали вокруг.
– Да зачем же он тебе нужен? – качая головой, спросил Педро.
– Как это «зачем»? – рассердился сержант. – Он что, не собирается нам поставить хотя бы бутылку «Прайаниньи»?
Радостный рев оглушил Педро. Зека испуганно раскрыл глаза и начал приходить в себя.
– Где Флавио? – спросил он слабым голосом.
– Флавио сейчас придет, – сказал Лопес. – А ты пока давай распорядись.
Зека тряхнул головой и встал. Вокруг воцарилось молчание. Все выжидающе смотрели на нового миллионера. На человека, чье имя завтра появится на всех первых страницах газет. И даже за границей напишут о нем.
– Педро. Послушай, Педро, – сказал он, держась за плечо Лопеса.- Сдвигай столы. Вынеси их на улицу. Посылай за виски. Позвони в ресторан. В какой? В самый лучший. Пусть пришлют шампанского, лангуст, ветчины.
…«Лузитания» безумствовала всю ночь. Были опустошены винные погреба всех близлежащих ботекинов и ресторанов. Зека собрал нищих с окрестных кварталов и кормил их креветками и шоколадным тортом.
Сильвия умывалась шампанским, вылив полдюжины бутылок в пластмассовый таз: это, как она объясняла всем и каждому, способствовало улучшению цвета лица.
К трем часам утра весь район уже знал о неслыханной вакханалии в «Лузитании». Матросы, удивленные отсутствием Сильвии и ее подруг на привычных перекрестках, вваливались в ботекин целыми экипажами. На улице выстроился громадный хвост пустых такси: водители дружно вздымали бокалы за здоровье Зеки, за процветание лотереи, за Старого Педро, за Сильвию, за футболистов – «три-кампеонов» – всех вместе и по отдельности, за «Менго» и «Флу», за «Васко» и «Ботафого».
Мальчишки, собранные Зекой из подворотен и подъездов, разносили бутылки шампанского по улице Санта-Витория: проснувшись к утру, каждая семья должна была обнаружить у дверей скромный подарок новорожденного миллионера. На рассвете бросили якорь у «Лузитании» и оранжевые грузовики ДЛУ – департамента по уборке улиц. Полсотни мусорщиков и дворников активно братались с хмельными сержантами полицейских патрулей и косматыми плейбоями, возвращавшимися по домам из ночных притонов и наткнувшимися на бурлящий водоворот «Лузитании».
В полутемном углу сидел, склонившись над листком бумаги, Флавио. Он появился, когда начало светать. Взял стакан виски, брезгливо растолкал ватагу веселящихся матросов и сосредоточенно углубился в вычисления. Он был спокоен и преисполнен решимости. Теперь, когда пробил его час, он знал, что он будет делать. Заглядывая в толстый туристский путеводитель, забытый каким-то гринго в номере «Плазы», Флавио аккуратно подсчитывал предстоящие операции. Он умел считать и слыл среди завсегдатаев «Лузитании» специалистом по финансовым вопросам.
Может быть, потому, что в розовой юности работал в банке «Братья Гимараэс». Разносчиком кофе. Впрочем, это не так уж важно. Тем более сейчас. Флавио считал долго, но при всех альтернативах итог получался один и тот же: до конца дней своих – даже если господь отпустит ему еще сто лет жизни – он окончательно обречен – именно обречен – утопать в хрустящих, шелестящих, лощеных дензнаках. Двенадцатимиллионная премия даже при самом примитивном, при самом убогом, лишенном воображения использовании – ькладе в банк на определенный срок под проценты – давала твердый ежемесячный доход в размере 300 тысяч! 300 тысяч – это в 30 раз больше оклада президента республики. И в 10 раз больше, чем зарплата Пеле в «Сантосе». Но, прежде чем думать о процентах, акциях и чековых книжках, хотелось помечтать. Предположим, он захотел бы для начала кутнуть. Закатиться в Европу. Хотя бы на неделю. И не просто в Европу. А в «ту» Европу! В Европу высшего класса. Он листал справочник и делал выписки, сверяя цены «той» Европы с курсом крузейро. Одна неделя пребывания в самом роскошном номере (из четырех комнат!) в самом дорогом парижском отеле «Риц» – на Вандомской площади: по 15 тысяч в сутки. В неделю, стало быть, 105 тысяч.