Шлепая сандалиями, он обошел весь квартал и скупил в окрестных киосках сотни номеров с вышеприведенной цитатой. Он принес их в отель и… оклеил вырезками уборную, зарезервированную для уругвайской сборной. И все утро, играя желваками стиснутых от злобы челюстей, уругвайцы ожесточенно мочились на… «с уже завоеванной славой…», «…ее блистательный престиж…» и на фотографии улыбающихся соперников.
Эти, скажем прямо, не очень благозвучные детали подготовки к поединку были приведены нами только для того, чтобы показать, до какой степени разыгрывается иногда предматчевая истерика у темпераментных латиноамериканцев, когда на карту поставлена «честь нации», «святые традиции предков», когда нужно доказать, что «мы сильнее всех» и «наш футбол лучший в мире».
Не будем подробно рассказывать о ходе «трагического» матча. Упомянем лишь, что хотя бразильцев устраивала ничья, они проиграли его со счетом 1:2, пропустив решающий мяч в конце встречи. Нервный шок, охвативший страну, нет никакой возможности описать. Говорят, что стадион – все двести тысяч зрителей! – молча плакал. Вероятно, это было действительно страшно: переполненный и тихий стадион, раздавленный горем. И в этой гробовой тишине истерический крик, взметнувшийся над трибунами: «Это ложь! Это все нам приснилось!»
Были, разумеется, и самоубийства: без этого острые футбольные ситуации в Бразилии не обходятся.
Тысячи людей клялись себе никогда больше не показываться на стадионе. И «пятно позора», горевшее на оскорбленной душе и совести каждого бразильца, не было смыто ни в 1958, ни в 1962 годах; случалось частенько, что в спорах и дискуссиях, разгоравшихся в пивных барах и на автобусных остановках, раздавалась язвительная реплика на ломаном испано-португальском жаргоне: «Вы, бразильцы, стали чемпионами только потому, что вам не довелось встретиться с нашей «Селесте».
Были, конечно, товарищеские матчи, всякие там региональные турниры, но в чемпионатах мира эти два непримиримых соперника с тех пор не встречались. Вплоть до того дня, когда – 17 июня 1970 года, двадцать лет спустя! – судьбе было угодно вновь столкнуть их, на сей раз в полуфинальном матче девятого чемпионата мира. Это была первая возможность, первый шанс настоящего реванша. О котором мечтали старожилы «Мараканы» все эти два десятилетия.
Нечего и говорить, что эта бурная предыстория отнюдь не способствовала успокоению страстей. В то время как бразильская печать кричала о «великом реванше», в Монтевидео гремели литавры и раздавались победные гимны. Именно тут, в матче с извечными соперниками, «Селесте» должна была не только реабилитировать себя за не слишком впечатляющие итоги предыдущих матчей, за эту злосчастную победу над русскими, о которой газеты писали не без некоторой сконфуженности, но и доказать, что… А что, собственно говоря, она могла доказать? Что «мы сильнее всех и наш футбол лучший в мире»? Сейчас, в 1970 году, это звучало бы в устах уругвайцев, по меньшей мере, претенциозно. Но разве скептический рассудок сможет заглушить горячее биение патриотического сердца? И у кого из уругвайских репортеров могла бы подняться рука для трезвой оценки своих сил и возможностей накануне матча с бразильцами?! Что правда, то правда: грозная статистика триумфального марша бразильцев подавляла холодной непререкаемостью цифр: четыре победы в четырех матчах! Двенадцать забитых мячей! Что могли противопоставить этому уругвайцы?… В четырех матчах две победы, ничья и поражение! И всего лишь три забитых гола. Один из которых вызывал ироническую улыбку даже в самом Монтевидео… Казалось, надеяться не на что. Но нет!!! Газеты напоминали читателям статистику памятного пятидесятого года: Бразилия шла к финалу, громя соперников с поистине фантастическим превосходством: 7:1 – Швецию, 6:1 – Испанию, считавшуюся одним из фаворитов, 4:0 – Мексику. В то время как Уругвай сыграл вничью с Испанией (2:2) и с трудом вырвал победу у Швеции с преимуществом всего в один гол (3:2).
И если тогда славная «Селесте» добилась победы, то кто сказал, что этот триумф не может быть повторен сейчас?!
Так думали не только уругвайцы. Подсознательный страх перед возможным повторением «трагедии» смущал сердце и их соперников. «Фантасма» пятидесятого года витала над притихшим в ожидании матча отелем бразильской сборной, и этого Загало опасался больше всего. Трезво оценивая более чем скромные возможности противника, его немощное нападение и защиту, хотя и плотную, но избирающую против сильных команд персональный метод опеки, что для бразильцев являлось своеобразным гандикапом, Загало опасался не столько уругвайцев, сколько своих подопечных, которые могли поддаться на вероятные провокации, на подножки, тычки и толчки, которыми, как легко было предположить, уругвайцы будут восполнять неравенство сил.
Психологическая работа с игроками на сей раз была гораздо более трудной, чем обычно. Бразильский футболист, как уже было сказано, необычайно суеверен. После каждой победы в чемпионатах или турнирах независимо от их масштаба и важности победители выполняют обеты, обещанные всевозможным «покровителям» и «святым»: ставят многокилограммовые свечи, ходят пешком на гигантские расстояния, сопровождаемые толпами восхищенных болельщиков, от стадиона, явившегося полем победной битвы, до какого-нибудь храма, покровительствующего команде или персонально игроку. Накануне чемпионата в Мексике Брито отпустил бороду, поклявшись сбрить ее после победы. Сам Загало все тренировки в «Ботафого» и сборной проводит только в «заветной» футболке под тринадцатым номером, который для всех остальных является чем-то зловещим, а Загало «приносит счастье». Но что говорить о суеверии Брито или предрассудках Загало, если сам достопочтенный сеньор Жан-Мари Фаустин Годофруа д'Авеланж, аристократ, полиглот, бравирующий утонченными манерами президент Бразильской конфедерации спорта, накануне первого матча бразильцев в Гвадалахаре срочно вернулся из Мексики в Бразилию. Почему? Да потому, что он глубоко (и, быть может, не без оснований!) убежден, что его присутствие «не приносит счастья» его команде. Подтверждением этого являлось то печально неоспоримое обстоятельство, что в 1958 и 1962 годах, когда сеньор Авеланж не выезжал в Швецию и Чили, бразильцы завоевывали «Золотую богиню». Но стоило Авеланжу отправиться вместе с командой в Англию в 1966 году, как… результат известен.
Примета, плохая или хорошая, может загипнотизировать бразильца, подобно тому как кобра гипнотизирует зайчонка. И что вы сможете возразить против такого, к примеру, неопровержимого аргумента в пользу «неизбежной» победы уругвайцев в Мексике: они выигрывали первенство мира дважды с разрывом в двадцать лет. В 1930 и 1950 годах. А ведь в 1970 году исполнялось очередное двадцатилетие! И следовательно, было от чего волосам подняться дыбом!
Поэтому, как и следовало ожидать, утром 17 июня по всей Бразилии вспыхнули дымки «макумбы» – древнего языческого африканского обряда: специалисты по борьбе с нечистой силой вдохновенно пытались нейтрализовать все вышеупомянутые неблагоприятные факторы. Миллионы добровольцев, вознося мольбы и заклинания всевышнему, налагали на себя самые невероятные обеты, обещая небу самые фантастические дары в случае ниспослания победы.
Излишне доказывать, что и Уругвай был охвачен такой же лихорадкой. После победы над советской командой на 50 процентов возросла продажа телевизоров населению Монтевидео. Для того чтобы обеспечить электроэнергией всех телезрителей столицы страны и ее окрестностей, к началу матча с Бразилией была срочно запущена дополнительная электростанция. Уругвайский президент прервал на время матча запланированные аудиенции. Его бразильский коллега даже и не планировал никаких аудиенций на это время. Обе палаты парламента прекратили свои заседания из-за отсутствия кворума. Опустели улицы Монтевидео и Рио-де-Жанейро. Взлетели в небо первые ракеты: команды выходили на иоле.
Перед тем как сделать первый удар по мячу, Пеле наклонился и принялся тщательно перевязывать шнуровку бутс. Судья нетерпеливо поглядывал на него.
– Что он – не мог завязать свои башмаки в раздевалке? – нервно крикнул Лопес де Соуза, покинувший ради телевизора «Лузитании» свой пост под светофором. Сержант – да и никто из телезрителей – не знал, что этот обряд, религиозно исполняемый Пеле накануне каждого из мексиканских матчей, являлся маленькой хитростью: уезжая в Мексику, он договорился с женой Розе-Мери, что каждый раз будет ее «приветствовать» таким образом накануне игры. Это был условный сигнал, понятный только им двоим.