Печальная процессия неспешно продолжала двигаться за гробом. Перед строгим, но отделанным с явным изыском строением, напоминающим то ли мрачноватый мини-дворец, то ли мавзолей — впрочем, он и был таковым — она встала. Люди немного рассредоточились, стараясь упорядоченно, с некоторой дистанцией, построиться. Затем большинство из них достали пистолеты и подняли стволы вверх. По отмашке Белякова прозвучал залп. Потом, через несколько секунд, еще. И, наконец, грянул третий.
Автоматически отворились двери мавзолея, после чего гроб сняли с лафета и стали заносить внутрь.
Процессия проследовала вниз, в подземный склеп.
Там, в полумраке, стояли саркофаги, по своей форме и отделке напоминающие те, что можно увидеть в царских усыпальницах — но вместо христианских крестов на каждом были изображения длинной стрелы, какого-то круглого сосуда и двух перекрещивающихся стилизованных рогов, напоминающих бычьи. Саркофагов насчитывалось уже явно больше десяти, над каждым возвышались небольшие бюсты. Свободного же места в этом обширном склепе оставалось довольно много — по крайней мере, в несколько раз больше уже занятого под захоронения.
Крайний саркофаг — самый новый — стоял открытым, к нему и поднесли гроб. Бюст новопреставленного, накрытый черной тканью, был уже водружен у изголовья.
Скорбное бессловное пение стало заметно громче и надрывнее. Экзальтация нарастала: у многих, особенно у женщин, даже покатились слезы.
Гроб опустили вовнутрь. Рядом возвышался небольшой электрический манипулятор с автоматизированным управлением. От его стрелы отходили тросы, которые были уже прикреплены к лежащей рядом тяжелой крышке. Беляков подошел к машине, взял пульт, занес его над центром саркофага и дал сигнал. Крышка поднялась и переместилась на заданную позицию, после чего начала опускаться. Еще двое участников похорон направляли плиту, пока она не легла на отведенное место, после чего отсоединили тросы.
Беляков подал финальный сигнал и положил пульт на базу. Манипулятор сложил стрелу, убрал подпорку и самостоятельно отъехал в дальний угол усыпальницы. Затем генерал армии снял покрывало с бюста.
Все присутствующие низко поклонились запечатанному саркофагу, после чего хором исполнили, всё на том же непонятном языке, Гимн Скорби и Прощания.
Наконец, пение смолкло. Погребение закончилось.
В соседнем особняке, находящемся в пятидесяти метрах от мавзолея, участников похорон ждала поминальная трапеза.
Там, недалеко от входа, в тени раскидистых вековых дубов, посреди небольшого фонтана, возвышалась скульптура. Это был человек — совсем без одежды, но в очках. И — с двумя рогами, торчащими из головы с залысиной. В правой руке это странное существо держало стрелу, а в левой — большую круглую чашу.
Автозак въехал в ворота исправительной колонии строгого режима. Дежурный офицер провел перекличку и распорядился, как всегда, увести новоприбывших в «приемку».
После шмона заключенных запустили в отведенное им временное помещение.
— Ну, что, Денис, как тебе тут? — вполголоса обратился один из осужденных к своему товарищу по неволе.
— Пока рано судить. Это ведь только преддверие. Главное — что там...
Иван Смирнов и Денис Дашкевич познакомились в ярославской пересыльной тюрьме. Еще тогда у каждого из них вызвала немалое изумление явно «экзотическая» уголовная статья другого. Ни много ни мало — государственная измена и убийство по мотиву кровной мести. Пятнадцать и тринадцать лет соответственно.
— На самом деле я политзаключенный, коммунист, никаким иностранным разведкам ничего не передавал, да и к секретам допущен не был, а закрыли меня за то, что запалил ценного агента охранки в левой оппозиции, — пояснил тогда Смирнов.
— Левой оппозиции? Ну, сам-то я политикой не особо интересуюсь. Раньше вообще мне было всё равно, но теперь, по крайней мере, могу точно сказать, что нынешний режим ненавижу. Проклятая диктатура. Но вот за кого быть конкретно — непонятно. По-моему, все уроды и сволочи. Разве что Увалов вроде бы единственный нормальный — дело говорит, смело и правильно. Жуликов и воров точно не должно быть во власти.
Иван деликатно промолчал и перевел разговор на другое.
— Кровная месть, надо же... Но ты же вроде не кавказец? Русский?
— По матери русский, по отцу белорус. Но это неважно. С каждым человеком — не дай, конечно, бог — может нежданно случиться такое, что будешь готов пойти на всё. У кого-то, правда, очко зажмет, а кто-то и реально пойдет. Я вот... пошел.