«Там, где ставят земные интересы выше интересов небесных, там низводят Бога на землю и превращаются в идолопоклонников. И мы не можем хранить молчание по велению человека, когда Господь обязывает нас говорить», — скажет он своей пастве.
В зале возникнет смятение. Люди, пряча глаза, поспешат к выходу. И никто не подойдет к своему пастырю, никто не поддержит его словами одобрения. Ведь это опасно для жизни взять сторону того, кто в ужасную эпоху всеобщего помрачения осмеливается выступить против бесчеловечности и напомнить о Боге. Никого не будет рядом с пастором Нимёллером в его звездный час, и ничего не будет у него, кроме непоколебимой совести и бесстрашной души.
В тот же день пастор будет арестован.
3 марта 1938 года чрезвычайный суд по государственным преступлениям признает Нимёллера виновным в «подрывной деятельности против государства», и приговорит его к 7 месяцам заключения в специальной тюрьме для должностных лиц и к штрафу в 2000 марок.
Однако на свободу пастор так и не выйдет. Едва успеет он отбыть свой тюремный срок, как подвергнется превентивному аресту гестапо. Его отправят в лагеря. Сначала в Заксенхаузен, а затем в Дахау.
И потекут похожие друг на друга, как близнецы, дни. Чувство хронического голода вымотает душу. Кожа превратится в пергамент. Люди будут ежедневно умирать от побоев, дизентерии, тифа, туберкулеза.
Нацистский лагерь — это планомерная, прекрасно организованная система унижения человека.
В Дахау будут не просто убивать людей. Предварительно их будут доводить до полной деградации. Принципом нацистских лагерей станет девиз: «Обращайтесь с людьми, как с грязью, и тогда они превратятся в грязь».
Пастор Нимёллер будет делать в лагерях то, что делал на воле. Проповедовать слово Божье. Он будет учить людей выживанию, ибо воля к жизни есть не животный инстинкт, а нечто святое. На собственном примере он каждый день будет доказывать своим товарищам, что выживает в этом безумном мире лишь тот, кто не сдается.
Лагерное начальство позволит иногда организовывать богослужения в маленькой часовне из рифленой жести с надписью, сделанной готическим шрифтом: «Здесь Бог Адольф Гитлер».
Пастор Нимёллер будет говорить о Боге в этой часовне. Он лишь попросит входящих в нее узников закрывать глаза, чтобы не видеть кощунственной надписи.
В 1945 году пастор Мартин Нимёллер будет освобожден войсками союзников. Ему принадлежит широко известное стихотворение, переведенное на десятки языков:
Магда
Виктор шел по улице, направляясь в свою гостиницу. Был уже вечер, сухой и прохладный. Он так и не позвонил Магде. Не было необходимости. Встречи с сотрудниками Министерства экономики Третьего рейха прошли успешнее, чем он ожидал. Его принимали с холодной официальной вежливостью, но при этом с чисто немецкой обстоятельностью были рассмотрены вопросы, представляющие взаимный интерес. Нацистский режим согласился разрешить эмигрирующим в Палестину евреям трансфер части их имущества в обмен на свободный экспорт немецких товаров на Ближний Восток. И хотя это окончательно подрывало идею международного экономического бойкота Германии, с которым Жаботинский связывал столько надежд, зато открывало перед немецкими евреями путь к спасению.
Виктор вспомнил скептическую усмешку Жаботинского, его спокойные глаза и почувствовал прилив раздражения. «Этот человек, при всех его неоспоримых достоинствах, не способен реалистически углубиться в ситуацию, — подумал он. — Для него политика — это сцена, залитая ярким светом юпитеров. Он любит броские лозунги, падок к театральным эффектам. То, к чему он призывает, практически недостижимо. Ему, видите ли, нужен бойкот Германии. Ни больше, ни меньше. А мне нужны живые евреи».
Он поднялся на узком, слегка вздрагивающем лифте, открыл ключом коричневую дверь с номером 113 и остановился на пороге. В номере витал едва уловимый запах духов, причем очень хороших. Он знал, кто пользуется такими духами. Не мог ошибиться.
Она сидела в кресле, стоявшем напротив зеркального комода, и смотрела на него. Внешне она почти не изменилась. Разве что немного отяжелело лицо. Все тот же чувственный рот со слегка поджатыми губами, все те же ледяные глаза под тяжелыми веками с длинными, загнутыми вверх ресницами.
Их связь длилась недолго, и в ней не было безумия. Отношения их напоминали сложную паутину с замысловатым рисунком. Но он так и не смог забыть ту чувственную истому, которую ему дано было испытать с этой женщиной.
Впрочем, все это было уже в прошлом. Интересно, чего Магда хочет от него? Почему она здесь?
— Здравствуй, Магда, — сказал он. — Чем я обязан такой чести? Ты ведь очень рискуешь, придя сюда.
— Да ничем я не рискую, — усмехнулась она уголками рта. — Люди, которые знают об этом визите, будут молчать как рыбы. А вот ты действительно рискуешь. Твоя жизнь гроша ломаного не стоит, и я пришла сказать тебе об этом. Уезжай немедленно. Прямо сейчас.
— А почему тебя так волнует моя судьба?
Что-то дрогнуло в ее лице. В глазах мелькнула растерянность.
— Потому, вероятно, что хоть и нет уже той Магды, которая тебя любила, но я все еще помню ее.
— Как трогательно, — усмехнулся он. — А помнишь ли ты, как собиралась со мной в Палестину строить еврейское государство?
— Я все помню. Поэтому и пришла.
Он сделал два шага и сел в кресло, из которого мог видеть ее всю целиком.
— Недавно фюрер ужинал у нас, — сказала Марта. — Разговор зашел о евреях. Для него еврей это не человек, а принцип. Вернее, античеловек. Создание какого-то иного бога. Фюрер утверждал, что ариец и еврей также далеки друг от друга, как животные и люди. Но при этом отметил, что еврей это не животное. Он еще более далек от животного, чем мы, арийцы. Еврей — это существо враждебное природе. Гитлер хочет создать «новый мир» и «нового человека», который не должен соприкасаться с евреями.
— Какого черта ты явилась сюда? Рассказать, что думает о моем народе этот ублюдок? Я ведь читал «Майн кампф».
Магда улыбнулась, но улыбка эта походила на оскал.
— Я тоже ненавижу вас всех, как и фюрер, — сказала она. — Гитлер искоренит ваше семя. Без вас мир станет лучше. Не будет евреев, исчезнет и антисемитизм.
— Ты так думаешь? — усмехнулся Виктор. — Шекспир написал «Венецианского купца», хотя ни разу в жизни не видел ни одного еврея. Все они были изгнаны из Англии за триста лет до его рождения. Антисемитизм вовсе не предусматривает наличие евреев. Одно лишь слово «еврей» может стать достаточным стимулом для антисемитского взрыва. Но ты не ответила на мой вопрос: зачем ты здесь?
— Неужели ты все еще не понял? Чтобы спасти тебя.
— Почему? Я ведь тоже «античеловек».
Выражение беспомощности тенью прошло по ее лицу.
— Не знаю, — сказала она тихо. — Потому, наверно, что ты единственный мужчина, которого я любила. Но сейчас не время для сантиментов. Я слышала, как мой муж предложил шефу гестапо ликвидировать тебя еще в Берлине. Но тот ответил, что будет лучше, если это сделают наши агенты в Палестине. Когда вернешься туда, не появляйся нигде без охраны.