Гитлер начал говорить со страстью, взвинчивая себя:
— Я знаю, что многие немцы, считающие себя убежденными антисемитами, имеют в числе своих знакомых или даже друзей еврея, о котором говорят, что он не такой, как другие. Я и сам убежден, что среди немецких евреев есть люди порядочные, никогда не выступавшие против германской нации. Когда я, уличный художник, бедствовал в Вене, то мои картины скупал еврей Нойман, чтобы спасти меня от голода.
Тут Гитлер сделал паузу, которой воспользовался Геббельс
— Мой фюрер, — поспешно сказал он, — ваши картины будут объявлены национальным достоянием немецкого народа.
Гитлер с неудовольствием взглянул на него и продолжил:
— Но все это не имеет никакого значения. Что с того, что есть евреи, не осознающие деструктивного характера своего бытия? Суть вещей от этого не меняется.
Тот, кто разрушает живой организм других народов, сам обречен на смерть. Единственное, чему нам следовало бы у евреев поучиться, это соблюдению расовой чистоты. Евреи — самая чистая раса на свете, без всяких примесей. Раса, но не люди, ибо они несут гибель человечеству. Мы не знаем, почему еврей губит народы. Может быть, он создан природой для того, чтобы закалить их, побудить волю к борьбе? В таком случае самыми выдающимися евреями следует считать апостола Павла и Троцкого, больше всех способствовавших этому. Своей величайшей заслугой я считаю открытие еврейского вируса. В этом смысле мое имя должно стоять рядом с именами Пастера и Коха. Еврейский вирус уничтожит человечество, если против него не будет применена изобретенная мной вакцина. Рецепт ее предписывает абсолютное исключение евреев из жизни народов. Следует помнить, что речь идет о проблеме биологической, а не моральной. Ведь даже одна еврейская семья, даже один еврей являются источниками заразы. Исключений тут быть не может. Время эмоционального антисемитизма прошло. Отныне антисемитизм становится государственной политикой. Те, кто этого не понимают, не могут служить новой Германии.
Гитлер замолчал и сидел, сгорбившись, машинально теребя пальцами салфетку. Потом резко встал.
— Сожалею, что покидаю столь интересных людей, но я уже давно не могу располагать своим временем, как мне бы этого хотелось. Зиг хайль!
— Хайль Гитлер! — откликнулся хор нестройных голосов.
Геббельс
Когда все разошлись, Геббельс сказал задумчиво:
— В еврейском вопросе фюрер предельно радикален. Евреи обречены.
— На что обречены? — тихо спросила Магда.
Геббельс пожал плечами.
— Это знает только Гитлер. Как-то в беседе со мной фюрер говорил о создании гигантской резервации на Мадагаскаре, где можно было бы поселить пятнадцать миллионов евреев. Впрочем, мне кажется, что он отбросил эту идею, поскольку человечество не доросло до нее.
— Даже немецкий народ и тот не дорос, — заметила Магда.
— Правильно, — согласился Геббельс. — Поэтому фюрер предпочитает не распространяться об уготованной евреям участи. Одно могу сказать — их ждут тяжкие времена. — Геббельс помолчал и добавил: — Недавно фюрер с восхищением отозвался о римлянах за то, что они каленым железом выжгли язву Карфагена и тем самым обеспечили своей империи могущество и процветание на тысячу лет.
Магда неподвижно сидела в глубоком кожаном кресле, ее светлые глаза были, как обычно, спокойны и безмятежны. Геббельс все не мог приступить к объяснению с ней, хотя готовился к этому давно. Наконец решился.
— Я хотел поговорить с тобой вот о чем, — сказал он. — Фюрер знает о твоем еврейском отчиме Рихарде Фридландере, знает, что ты носила его фамилию и с трудом вырвалась из еврейской паутины. Он не придает этому значения. Главное для него, что в твоих жилах нет ни капли еврейской крови. Но фюрер ничего не знает о твоем еврейском дружке Викторе, с которым ты и сейчас поддерживаешь отношения. Если узнает, то не простит ни тебе, ни мне.
Магда молча смотрела на него. Машинально поправила волосы холодными, никогда не дрожавшими руками. Вспомнила, какую гору отчаяния преодолела она, прежде чем решилась на брак с ним.
Хлипкий, тщедушный, почти карлик, с непомерно большой головой на тонкой шее. Он, и достигнув зрелости, весил не более пятидесяти килограммов. Правая нога всегда в шинах из-за врожденной болезни костного мозга. Лицо подвижное, обезьянье. Правда, руки у него красивые — изящные, женственно-нежные. Но кто обращает внимание на такие мелочи? Как только не третировали в детстве и юности его, бедного крошку Цахеса. И уж конечно, женщины не смотрели в экстазе ему в глаза. А как издевались над его литературными опусами. И хорошо, что в его жизни появилась эта еврейка Анка Штальхерм, хоть и измучившая беднягу своими капризами, зато избавившая от комплексов. Геббельс врал, когда клялся, что порвал с ней. Совсем недавно он встречался с Анкой в Мюнхене, куда ездил по партийным делам. Об этом сообщил Магде Карл Генке, секретарь канцелярии Геббельса, безнадежно в нее влюбленный.
С ним она познакомилась, когда стала активисткой нацистского движения. Генке настойчиво за ней ухаживал, но рыхлая фигура, безвольные губы и глаза навыкате лишали беднягу каких-либо шансов добиться взаимности. Магда его не щадила. Беспредельна жестокость женщины к мужчине, гибельно в нее влюбленному, но которого она не любит. Женщину такая любовь раздражает и превращает в тирана, от которого нельзя ждать ни доброты, ни великодушия.
Лишь выйдя замуж за Геббельса, Магда стала относиться к своему поклоннику более терпимо и научилась ценить его бескорыстную слепую преданность.
Магда видела все мелочные и смешные черты мужа, но видела также его силу и способность влиять на людей и события. Как оратор он уступал только фюреру, который ценил своего верного оруженосца и, возможно, стал бы ему другом, если бы у такого человека, как Гитлер, вообще могли быть друзья. Но Гитлер ведь в каком-то смысле не человек — до него не дотянешься. Магда помнила невыносимо сладостное потрясение, которое испытала, впервые услышав Гитлера в 1930 году на митинге в Берлине. Она забыла тогда обо всем на свете, и для нее началась новая жизнь.
В день своей свадьбы с Геббельсом она сказала Лени Рифеншталь:
— Я люблю Йозефа, но мое чувство к Гитлеру гораздо сильнее любви. Для него я, не задумываясь, пожертвую жизнью. Только поняв, что нет женщины, которая могла бы покорить его сердце, я согласилась на брак с доктором Геббельсом.
Как потрясли Лени эти слова…
И она ни о чем не жалеет. Геббельс оказался мужем любящим и заботливым. Так почему же ей иногда бывает так горько?
— Ты все еще ревнуешь меня к Виктору? — с деланным удивлением произнесла Магда, когда затянувшееся молчание стало невыносимым. — И откуда ты взял, что я поддерживаю с ним отношения? Мы не виделись уже около трех лет. И вообще, как ты можешь меня упрекать, если сам продолжаешь встречаться с Анкой?
Геббельс смутился и поспешно сказал:
— Да, Анка подошла ко мне после митинга в Мюнхене. Я попросил ее уехать из Германии. Она знает, что это была наша последняя встреча.
— Мне кажется, что в Германии только один последовательный антисемит — это фюрер, — засмеялась Магда.
— Ты не осознаешь серьезности положения, — сказал Геббельс уже раздраженно, — и даже не знаешь, кто он такой, этот Виктор.
— Знаю, — ответила Магда. — Гордый еврей и убежденный сионист. О моих отношениях с Виктором тебе все известно. Я дружила с ним, когда не понимала сущности еврейства. Это потом фюрер открыл мне глаза. Да и тебе тоже. До тысяча девятьсот двадцать четвертого года ты ведь не был антисемитом. Обожал Гейне и боготворил своего еврея-профессора из Гейдельбергского университета. Об Анке я уж и не говорю.
— Речь не об этом, — поморщился Геббельс. — Твой Виктор является вождем еврейского анклава в Палестине. Он организовал собственную партию, которую англичане намерены использовать в своих целях. У него разветвленные международные связи и большое влияние. Насколько мне известно, он часто бывает в Берлине и пытается вести с нами переговоры об эмиграции немецких евреев. Такой человек не остановится перед шантажом, чтобы скомпрометировать тебя и меня. Он крайне опасен, но, к счастью, у нас есть своя агентура в Палестине. Его можно обезвредить. Что скажешь?