Они надолго замолчали. Наконец Зелецкий спросил:
— Сколько человек в правлении «Адаманта»?
— Ну, как всегда. Лешак довольно-таки консервативен.
— Хорошо, постараюсь помочь. Но всю ответственность примешь на себя.
Андрей суетливо сунул руки в карманы джинсов, пошарил там, сгорбился и несколько раз кивнул.
— Да, конечно, Петр Степанович. Как скажете. И благодарю вас.
Зелецкий поднялся и ободряюще похлопал Андрея по плечу.
— Рано благодарить. Ну, мне надо все подготовить. Поэтому сейчас я тебя покину. А ближе к вечеру приходи. Для завершения договоренностей придется потратить еще сутки, быстрее не получится, но впритык успеем. До встречи.
Андрей приподнялся, кивнул вслед уходящему, со странной гримасой вытащил сведенные руки из карманов, посмотрел на них и пробормотал:
— Принять всю ответственность на себя, дорогой Петр Степанович? Ну нет, пожалуй, это слишком суровое условие. Не потяну, уж извините.
Его указательные и средние пальцы были скрещены странным образом.
Он посидел еще немного в парке, глядя на небо и воду и чувствуя, что страх и отчаяние понемногу отступают. Не то, чтобы все было позади, но на Зелецкого можно положиться. Если пообещал, что попытается помочь, значит, скорее всего, поможет.
Когда немного унялись озноб и ватная слабость в ногах, Андрей встал и поплелся вслед за Зелецким к выходу из парка, с тоской прикидывая, как бы убить время до вечера.
ГЛАВА 1
Уже вторую неделю в райцентре Н стояла невозможная жара. Листья на деревьях и трава пожухли и поблекли от пыли, асфальт плавился, сухой горячий воздух, наполненный запахом выхлопных газов, царапал горло. Двор перед убогой панельной пятиэтажкой был залит солнцем, и потому пуст. Лишь маленький клочок тени от хилого куста жасмина перед домом накрывал единственную во дворе еще годную к использованию скамейку, на которой развалился мощный двадцатилетний парень со сломанным носом и прижатыми к голове ушами. На земле рядом с ним стояла пластиковая бутыль с пивом, из которой парень время от времени с шумом отхлебывал солидные глотки. Его широкое, лоснящееся от пота лицо выражало усталость и скуку. Парень звался Лехой Силиным, или Силой, отбыл год в малолетке за хулиганство, где поумнел и пока больше не попадался на горячем.
Задержавшаяся на рынке, и потому оказавшаяся на улице в самый солнцепек щуплая старушка с объемистой сумкой, пыхтя, проковыляла через двор и, неприязненно глянув на торчащие из шорт волосатые ноги парня, на черную майку с изображением клыкастого черепа с красными глазами и на вытатуированный на правом бицепсе нож, проворчала что-то нелестное о бандитах, впрочем, вполголоса. Парень лениво потянулся и гаркнул:
— Давай, давай, бабка, у…, а то щас кондрашка хватит!
Старушка испуганно шмыгнула в подъезд, а Леха допил пиво, с сожалением поболтал пустой бутылкой и перебросил ее через плечо в несчастный куст жасмина. Тащиться по жаре за новым пузырем не хотелось, а делать работу было рано. Да еще тут эта бабка некстати подвернулась, наверное, зарисовала его. Парень вздохнул и вновь уставился в давно не мытые окна однокомнатной квартиры на первом этаже пятиэтажки, защищенные снаружи толстыми решетками, а изнутри — темными, плотно задвинутыми шторами. Квартира также была снабжена мощной стальной дверью с сейфовым замком.
Ванька-Сыч, наведший Силу на эту хату, клялся, что в ней никого не бывает: ночью свет не горит, и шевеленья никакого нет. Наверное, хозяева за бугор свалили. А барахлишко оставили, иначе зачем такие запоры!? Через окно — шуму будет много, А сейфовый замок? Да и… с ним! Спасибо гражданам начальничкам, готовившим его к честной жизни в слесарной школе на малолетке! А на бабку насрать: что она вспомнит, та бабка, у нее мозги небось давно от склероза отсохли. Да ежели дело сделать тихо, замок открыть, а потом обратно закрыть, никто и не чухнется и месяц, и два. Решено: сегодня, как только начнет смеркаться. Соседи ложатся с петухами. Да и видно будет, когда на первом этаже погаснет свет.
Леха поднялся, нашарил в карманах деньги, пересчитал, довольно ухмыльнулся и развязной походкой отправился к ближайшему ларьку за очередной бутылкой пива. Обматерил ларечника за то, что бутылка не из холодильника, сковырнул пробку об обитый жестью прилавок и, с удовольствием потягивая любимый напиток, отправился домой.
Леха с матерью жил в точно такой же панельной «хрущобе», в «однушке», выделенной фабрикой матери-одиночке. Дома окна выходили на северную сторону, так что в квартире летом, когда отключали батареи, ничего не просыхало, а на стенах совмещенного санузла из-за постоянно протекающих труб навечно поселилась плесень, но нет худа без добра: в это лето дома можно было отдохнуть от жары.