Дядя Арон следил за всем хозяйственным глазом, взял принесенную водку.
— Водка вся кошерная, — прокомментировал он и поставил бутылку на стол.
Из-за перегородки вышла немолодая женщина, ведя за собой за руку растерянного пожилого мужчину. Он шаркал ногами, пиджак на нем висел тряпкой, рот был заслюнявлен, галстук болтался на боку, а воротник рубашки выбился из-под ворота пиджака.
— Клара, Додик! — вскрикнул Павел и кинулся к ним: это была одна из дочерей стариков со своим мужем, они жили там, за перегородкой. — Клара, Додик! Как я рад вас видеть снова!
Клара заплакала на плече у Павла, растерянный Додик тоже всхлипывал.
Мария вполголоса объясняла Лиле:
— Это их старшая дочь, зубной врач. Она поздно вышла замуж за Додика, детей у них нет. Он очень хороший и добрый, но странный, не от мира сего. Если он переходит улицу, то за ним следит вся семья.
Один за другим стали входить гости. Дочка стариков Зина с мужем Соломоном принесли пачку мацы. Развернув ее, дядя Арон наконец успокоился.
Все гости первым делом кидались к Павлу: обнимали, радостно задавали вопросы, всхлипывали. Потом целовали Лилю, рассматривали ее, хвалили. Мария была так счастлива и горда — Лиля редко такой ее видела.
Последним, с широкой улыбкой на лице, в комнату стремительно вошел одетый в очень хороший костюм полный лысый мужчина. За ним шла красивая солидная дама. Они несли полные сумки с продуктами и бутылками. Мужчина весело крикнул:
— Ставьте прямо на стол — все кошерное!
— Сема! Авочка! — закричали все и, начиная с тети Оли, стали подходить к ним целоваться. Только Павел оставался в стороне, поглядывая на новоприбывших, и по щекам его опять текли слезы. Когда все перецеловались, подошел и он:
— Семка!
— Павлик! — и братья крепко обнялись, громко хлопая друг друга по спинам, и видно было, как спины тряслись от сдерживаемых рыданий. Так же радостно Павел обнимал и красивую даму:
— Авочка, Авочка!
Лиля за всем этим наблюдала с интересом, а за последней сценой даже с удивлением. Мария взяла ее за руку:
— Идем поздороваться. Это Семен Гинзбург, папин самый близкий друг и двоюродный брат. Он наш с тобой спаситель. Он министр строительства, и когда папу арестовали, а нас выгнали из квартиры, он делал для нас все. И с ним моя лучшая подруга Августа, Авочка, его жена.
Когда они подошли, Павел говорил Семену:
— Мне Маша все рассказала, спасибо тебе, дорогой.
— Да за что спасибо? Я ведь для тебя, для вас… это так естественно и просто. Вот именно. Мы с тобой обо всем поговорим, вы придете к нам домой, и мы наговоримся всласть. Вот именно — всласть. Авочка не может дождаться.
— А где сын ваш, мой дружок Алешка?
— Алешка? Он и слышать не хочет о еврейской Пасхе. Ему новая свобода ударила в голову, все пишет стихи о новой свободе.
— Так он все-таки стал поэтом? Авочка, это ты его направила?
— Я рада, что так произошло, но не уверена, что это исходило от меня. Ведь это ты повел его на встречу с детским поэтом Квитко, помнишь? С этого все и началось.
— Да, да, я вспоминаю — Лев Квитко. Как он теперь?
Августа и Мария опустили головы:
— Квитко расстреляли.
— Расстреляли такого замечательного детского поэта? За что?
— Павлик, мы тебе потом все расскажем. Он был членом Еврейского антифашистского комитета…
— Ну и что, что он был членом комитета? — Павел стоял растерянный. — А Соломон Михоэлс придет?
— Ох, Павлик, не придет он, не придет. Его убили.
— Убили Соломона Михоэлса, великого еврейского артиста? За что?
— Это была политическая казнь, он был председателем того комитета. Мы тебе потом расскажем…
Они не хотели омрачать праздник грустными подробностями. Семен кинулся целовать Марию:
— Вот она, моя спасительница!
— Какая же я тебе спасительница?
— А кто мне давление измерял? Вот именно.
— Так это был твой очередной фокус, чтобы незаметно класть мне в карман деньги. Сема, а это наша дочка Лиля, — она подвела к нему дочь.
Министр нерешительно обнял племянницу:
— Так вот вы какая, Лиля!
— Сема, говори ей «ты», — улыбнулась Мария.
— Только если и она станет называть меня на «ты». Будешь называть меня «дядя Сема» и на «ты»?
— Мне как-то неудобно… я постараюсь.
— Чего же тут неудобного? Мы все здесь родственники, — он обвел вокруг руками. — Вот именно, мы все одна мешпуха. Знаешь это слово?
— Нет, никогда не слышала.
— Ну, это такое жаргонное еврейское словечко, значит — «свои люди, родственники». Вот именно.