Она все отлично помнила. Как шла по городу, не шла, почти бежала по улице, не зная, куда, как по лицу ее стремительно, неудержимо лились слезы, она вытирала их мокрым платком, но они лились снова и снова, как прохожие останавливались и глядели ей вслед, как она прибежала в самую глухую аллею городского сквера и опустилась на скамью, усыпанную желтыми осенними листьями.
И тут вдруг кончились у нее слезы. Надо было решить, что делать. Сейчас же. Немедленно. Потом когда-нибудь она еще подумает об этом дне, но сейчас надо справиться с собой и спокойно решить, что делать. Ясно одно: надо жить. Все равно надо жить. Только твердо знать: его больше нет. Нет, нет, она не простит ему этого никогда. И его для нее не существует. Вообще его не существует. Его просто нет. И все. А вот о главном надо теперь подумать. Бессмысленно ехать, пожалуй, к уездному начальнику. Что он может сделать? Он ведь опять пошлет ее в Красный Крест к этому идиоту Глебову. Говорят, слишком небольшой чин у нынешнего уездного начальника. Всего-навсего капитан. Вот прежде был полковник — Владимир Николаевич Сусанин. У того она была два раза: один раз, когда впервые отправлялась в волость, а потом еще, когда понадобилась бумага от уездного начальника, чтобы мусульмане пускали ее в дом для прививок оспы и санитарного осмотра.
Да, надо что-то делать.
Она открыла сумочку, пересчитала деньги. Потом оттуда же, из сумочки, из потайного кармашка, достала самое дорогое, что еще оставалось у нее от матери — бриллиантовый крестик на золотой цепочке, браслет с замочком в виде змеиной головы.
Крестик жалко. Он почему-то напоминает ей далекое-далекое детство и встречу с Августом… в Эрмитаже…
Нет, нет… Она больше не будет его вспоминать… Не будет!
Крестик жалко. Но браслет со змеиной головой… Откуда он у матери? Разве его можно было носить?! Хотя вот сейчас надеть его, может быть, не мешало… Ради Августа… Пусть бы знал… Опять!
На Соборной улице лысый ювелир внимательно осмотрел все эти драгоценности, взвесил их на ладони, потом кинул на весы и сказал цену.
Надя оторопела.
— Как? — спросила она. — За все?
— За все.
— Но ведь за эти деньги не дадут и одного комплекта медикаментов!
— Что?
— Нет, это я так… для себя…
Она постояла в нерешительности.
— Ну хорошо, давайте, — сказала она.
Расплатившись, ювелир посмотрел на драгоценности, сказал:
— Пожалуй, я вам добавлю немного.
Из ювелирного магазина она пошла прямо в оптовый склад аптекарских товаров.
— Иероним Иванович, — сказала она хозяину, — Вот по этому списку подберите, пожалуйста, мне медикаменты.
Он посмотрел на нее поверх очков, сказал сочувственно:
— Почему вы на свои деньги покупаете медикаменты?! Ведь так же нельзя, Надежда Сергеевна. Идите к Путинцеву, если у вас конфликт с Глебовым. Городская аптека находится в ведении городской думы.
— Иероним Иванович, побыстрее, пожалуйста, — попросила она, ничего не отвечая на его совет.
— К завтрашнему дню, Надежда Сергеевна. Часам к десяти.
— Это невозможно. Я уезжаю сегодня. Сейчас, — сказала она решительно.
— В таком случае постараюсь, — сказал аптекарь.
Около четырех часов пополудни она выехала из города на извозчике. Была возможность обойтись подешевле — нанять дрожки. Но они до смешного были похожи на те, которые утонули в Ангрене, так что она даже сказала вознице:
— Вы свои дрожки не в Ангрене выловили? А то одни такие там, я знаю, плавают.
— Ну так, стало быть, кучер был никудышний. Ведь все, матушка моя, от ездока зависит, от кучера, — отвечал возница. — Ты вот садись-ка на мои-то дрожки Гляди, какие они легкие — ласточка! Не смотри, что на железном ходу.
Но она все-таки отказалась, взяла одноконный крытый фаэтон на рессорах. В нем было покойнее, а она до изнеможения устала и хотела отдохнуть, поспать в дороге.
— Когда будем подъезжать к Безымянному кургану… Знаете Безымянный курган у дороги? Там кузница есть и колодец, — сказала она старику извозчику.
— Даже тамошнего кузнеца знаю, — отвечал старик. — Добрейший человек. А ведь лет пять назад, когда был неженатый, скаредничеством славился.
— Так вот мы там остановимся ненадолго. Вам ведь придется, видно, лошадь кормить? — сказала Надя.
— Это уж непременно. Лошадь меня кормит, а я — ее.
— Может быть, я усну, так вы разбудите меня, пожалуйста, когда подъедем к кузнице, — попросила Надя.
— Разбудить можно. Отчего не разбудить? Спи.
Она спала крепко, потому что прошло как будто одно мгновенье, а старик вдруг остановил лошадь и вполголоса испуганно заговорил: