— Убедились?
— Да, но я не понимаю, за что? Зачем закрывать здесь медицинский пункт? Он здесь необходим. И у меня сейчас есть медикаменты… — говорила она как-то растерянно и покорно.
— Я, со своей стороны, как волостной управитель, весьма сожалею об этом, — медленно и важно заговорил Абдулхай, — но распоряжение уездного начальника для меня закон.
— Укладывайтесь. Повозка сейчас будет, — сказал Зазнобин.
— Как? Даже сегодня?
— Да-да. Именно сегодня. Даже немедленно. Повозка сейчас будет, — повторил Зазнобин.
— А зачем же повозка? Меня что, арестовывают? — вдруг спокойно спросила Малясова.
— Что вы, что вы, мадам! Как можно подумать… — намеренно обидчиво возразил Зазнобин.
— Ну так зачем же тогда повозка?
— Лишь знак проявления заботы и ничего более. Укладывайтесь.
Зазнобин взглянул еще раз на Августа, почему-то сердито поиграл желваками и ушел опять вместе с Абдулхаем со двора.
Осень и зиму они прожили в городе, занимали прежнюю свою скромную комнатку в гостинице Малышевой. Надежда Сергеевна работала в старом городе, на Шейхантауре, в махалле Аль-Базар, в той самой маленькой больнице для туземных женщин и детей, где в памятный октябрьский вечер умерла шестилетняя Зина.
Но всю осень Надежда Сергеевна не могла успокоиться, все ходила по присутственным местам, доказывала, что в волости совершенно необходимо иметь медицинский пункт, старалась узнать, почему его закрыли. В общине сестер милосердия ей сочувствовали, но были бессильны помочь; в Туркестанском окружном управлении Красного Креста она никак не могла добиться, чтобы ее принял председатель общества Глебов; уездный начальник Пенкин пожимал плечами и говорил, что он ничего не может сделать, так как ему было дано указание свыше закрыть медицинский пункт в волости; городской голова Путинцев опять разговаривал с ней сухо, коротко, официально и снова посоветовал обратиться к уездному начальнику Пенкину. Наконец она побывала у начальника города, в канцелярии туркестанского генерал-губернатора, где ее принял сначала управляющий канцелярией, а затем помощник генерал-губернатора, обещавший непременно помочь. Но время шло, близился уже новый год, а обещания так и оставались обещаниями. Новый же начальник края, после бегства Суботича, все еще не был назначен Петербургом, и Надежда Сергеевна, наконец, отступилась.
Но однажды ей пришла мысль сходить по этому делу еще к Зазнобину, и она пошла.
— Да что вам дались эти кишлаки и деревни? — воскликнул он весело. — Посмотрите, как вы похорошели, а?
— Я пришла к вам, чтобы выяснить, по каким мотивам…
— Был закрыт ваш медицинский пункт в волости? — перебил он ее.
— Да.
— По моим мотивам. По моим мотивам и наблюдениям, — повторил Зазнобин, прямо и нагло глядя на нее. — Вас это устраивает?
Она даже растерялась от этого наглого признания.
— Но за что? Ведь не было причин, — сказала она.
— Не прикидывайтесь, сестра милосердия. Не прикидывайтесь. Вы начали устраивать манифестации с первого же дня вашего приезда. Вспомните мое первое предупреждение. А? Я сразу понял, зачем вы приехали сюда из Петербурга.
— В таком случае — арестуйте меня.
— Ну зачем так строго. Вы в надежных руках.
— В надежных руках?
— Да. Очень надежных, — повторил он. И добавил. — Я слышал, что вы обиваете пороги многих канцелярий. Это совершенно напрасно. Вы ничего сейчас не добьетесь. Ничего. Девятьсот пятый и нынешний девятьсот шестой год испугали нас не на шутку. Говорю вам это совершенно откровенно.
«В надежных руках, — думала она, возвращаясь домой. — В надежных руках… Значит… он?..»
Морозная боль прошла у ней по корням волос. Надя остановилась, сдавила виски ладонями. В ушах зазвучали голоса:
«— Что ж вы молчите? Высказывайтесь! — вдруг закричал Август.
— О чем высказываться, Август Маркович? — спокойно спросил Кузьма Захарыч. — А-а… Вам не нравятся забастовки. Вас это раздражает. Ну, а что же я поделаю, Август Маркович?! Еще вам не нравится, что я назвал Суботича палачом. А разве это не так? Чей приказ выполняют войска, когда убивают людей, которые просят хлеба? Только хлеба. Чей приказ действует, когда гноят людей в темных колодцах и клоповниках за то, что им нечем уплатить подати, всякие там танапные сборы, зякеты, пошлины…»
Она уже снова шла по улице, а голоса все звучали в ушах так явственно, словно эти люди шли рядом.
«— А это что? — снова быстро спросил Август и похлопал Кузьму Захарыча по груди, по сатиновой синей рубахе. — Зачем у вас на косоворотке с внутренней стороны карман имеется?.. А?..»