К тому времени, когда прибыла Грета — она открыла дверь своим ключом, который я дал ей давным-давно, — я так увлекся игрой с дочерью, что позабыл все: юношей-насильников, девушек, пропадающих в лесу, серийных убийц, режущих глотки, шуринов, предающих доверие близких, скорбящих отцов, угрожающих маленьким девочкам. Но мелодичный звон, свидетельствовавший о том, что открылась входная дверь, разом заставил все это вспомнить.
— Я должен идти, — вздохнул я.
— Еще разочек! — взмолилась Кара.
— Приехала твоя тетя Грета. Мне нужно с ней поговорить, понимаешь?
— Еще разочек! Пожалуйста!
Дети всегда просят еще об одном разочке. А если ты соглашаешься, просьба повторяется снова и снова. Если ты соглашаешься, они уже не могут остановиться. Будут просить и просить.
— Ладно, — кивнул я. — Один разочек.
Кара улыбнулась и спряталась. Я ее нашел, она меня обняла, а когда я сказал, что должен идти, потребовала еще одного разочка. Но я проявил твердость — поцеловал в щечку и оставил чуть ли не в слезах, потому что она все молила еще об очередном разочке.
Грета стояла у лестницы на второй этаж. Совсем не бледная. С сухими глазами. Губы напоминали тонкую прямую черту — ее тяжелый подбородок стал еще более заметным.
— Боб не приедет? — спросил я.
— Он остался с Мэдисон. И должен подъехать его адвокат.
— Кого он нанял?
— Эстер Кримстайн.
Я ее знал — мастер своего дела.
Я спустился вниз. Обычно целовал Грету в щеку, но на этот раз не стал. Не знал, как себя вести. Не знал, что сказать. Грета направилась к кабинету. Я — за ней. Мы сели на диван. Я взял ее руки в свои, посмотрел в ее лицо, это простое лицо, и, как всегда, увидел ангела. Я обожал Грету. Действительно обожал. И у меня щемило сердце из-за обрушившейся на нее беды.
— Что происходит? — спросил я.
— Ты должен помочь Бобу, — произнесла она. — Помочь нам.
— Я сделаю все, что смогу. Ты это знаешь.
Ее руки напоминали ледышки. Она опустила голову, потом посмотрела мне в глаза.
— Ты должен сказать, что одолжил нам эти деньги, — монотонно, словно автомат, заговорила Грета. — Что ты об этом знал. Что мы договорились вернуть тебе все с процентами.
Я молчал.
— Пол!
— Ты хочешь, чтобы я солгал?
— Ты же пообещал сделать все, что сможешь.
— Ты говоришь… — У меня перехватило дыхание. — Ты говоришь, что Боб просто взял эти деньги? Но он украл их у благотворительного фонда!
— Он занял деньги, Пол. — Лицо Греты стало жестким.
— Ты шутишь, да?
Грета убрала руки.
— Ты не понимаешь.
— Тогда объясни.
— Он сядет в тюрьму. Мой муж. Отец Мэдисон. Боб сядет в тюрьму. До тебя доходит? Наша жизнь рухнет!
— Бобу следовало подумать об этом, прежде чем красть у благотворительного фонда.
— Он не крал. Он брал взаймы. На работе у него возникли проблемы. Ты ведь знаешь, он потерял двух самых богатых клиентов.
— Нет. Почему он мне не сказал?
— А что он мог сказать?
— И он решил, что лучший способ — украсть?
— Он не… — Грета недоговорила, покачала головой. — Все не так просто. Мы уже подписали все бумаги на строительство бассейна. Мы допустили ошибку. Переоценили наши возможности.
— А как насчет денег семьи?
— После смерти Джейн родители решили, что лучше всего держать их в трастовом фонде. Я не могла их взять.
— Вот он и украл?
— Ты когда-нибудь перестанешь так говорить? Смотри! — Она протянула мне ксерокопии каких-то листков. — Боб вел учет каждого взятого им цента. Исходил из шести процентов годовых. Он собирался вернуть деньги, как только выровняется ситуация на работе. Он воспользовался этими деньгами, чтобы преодолеть временные трудности.
Я просмотрел ксерокопии, надеясь найти в них хоть какую-то зацепку, чтобы иметь возможность им помочь. Не нашел. Эти бумажки Боб мог написать в любой момент, даже после освобождения под залог. Сердце у меня упало.
— Ты об этом знала?
— Это значения не имеет.
— Черта с два. Знала?
— Нет, — ответила Грета. — Он не говорил мне, откуда берутся деньги. Но послушай: тебе известно, как много времени отдавал Боб фонду Джейн. Был директором. На такой должности положено получать жалованье. И годовая сумма выражалась бы шестизначной цифрой.
— Пожалуйста, скажи мне, что этим ты его не оправдываешь.
— Я оправдываю его как только могу. Я люблю своего мужа. Ты его знаешь. Боб — хороший человек. Он занял деньги и вернул бы их до того, как кто-нибудь заметил. Такое происходит постоянно. Тебе это известно. Полиция наткнулась на это только из-за твоей должности и этого процесса об изнасиловании. Боба сделали козлом отпущения, потому что ты прокурор округа. Они уничтожат человека, которого я люблю. А если они уничтожат его, то уничтожат меня и мою семью. Ты это понимаешь, Пол?
Я понимал. Мне уже доводилось видеть, как это делается. Вся семья шла под нож. Я попытался подавить злость. Попытался посмотреть на происходящее глазами Греты, попытался принять приведенные ею доводы.
— Я не понимаю, чего ты от меня хочешь.
— Речь идет о моей жизни.
От этих слов меня передернуло.
— Спаси нас. Пожалуйста…
— Солгав?
— Это была ссуда. Он просто не успел тебе сказать.
Я закрыл глаза и покачал головой:
— Он украл у благотворительного фонда. Он украл у благотворительного фонда твоей сестры.
— Не моей сестры, — ответила она. — Твоей жены.
Я пропустил это мимо ушей.
— Очень хотел бы помочь, Грета.
— Отворачиваешься от нас?
— Я не отворачиваюсь от вас. Но и врать не буду.
Она просто смотрела на меня. Ангела рядом со мной больше не было.
— Я бы для тебя это сделала. Ты знаешь.
Я предпочел промолчать.
— Ты подвел всех, кого только мог, — продолжила Грета. — Не уберег в том лагере свою сестру. И в конце, когда моя сестра страдала больше всего… — Она замолчала.
Температура воздуха в комнате словно опустилась на десять градусов. Спящая змея в моем животе проснулась и зашевелилась.
Я встретился с ней взглядом:
— Говори. Чего уж там, говори.
— Фонд Джейн создан не ради Джейн. Ради тебя. Так ты заглаживаешь свою вину. Моя сестра умирала. Мучилась от боли. Я сидела рядом, у ее смертного одра. А тебя не было.
Бесконечные страдания. Дни превращались в недели, недели — в месяцы. Я при этом присутствовал. Я это наблюдал. Во всяком случае, по большей части. Я видел, как женщина, моя опора, увядала. Я видел, как свет уходил из ее глаз. Я чувствовал шедший от нее запах смерти, хотя раньше от нее пахло лилиями, когда мы в какой-то дождливый день занимались любовью вне дома. И к концу я не выдержал. Не мог смотреть, как свет окончательно уйдет из ее глаз. Я сломался. То был худший момент в моей жизни. Я сломался, позорно бежал, и моя Джейн умерла без меня. Грета говорила правду. Я не смог остаться и наблюдать. И я никогда не смогу с этим сжиться — именно чувство вины заставило меня создать благотворительный фонд «Под опекой Джейн».
Грета знала, что я сделал. Как она только что заметила, у постели умирающей она осталась одна. Но мы никогда об этом не говорили. Никогда она не напоминала мне о моем самом постыдном поступке. Мне всегда хотелось знать, спрашивала ли Джейн обо мне перед самой смертью. Но я не задавал об этом вопросов Грете. Подумал, а не спросить ли сейчас, но что это могло изменить? Какой ответ успокоил бы меня? Какого ответа я заслуживал?
Грета поднялась.
— Так ты нам не поможешь?
— Я помогу. Лгать не буду.
— Если бы это могло спасти Джейн, ты бы солгал?
Я не ответил.
— Если бы ложь могла спасти жизнь Джейн… могла вернуть твою сестру… ты бы это сделал?
— Вопрос очень уж отвлеченный.