Рука Крэйга легла на его поясницу, принуждая прогнуть ее. Уоррен не нравился себе в такой позе. Он как-то пробовал йогу, чтобы избавиться от навязчивых сексуальных образов, преследующих его везде и всюду. Кажется, это была поза кошки… это было неудобно и смотрелось смехотворно.
Но Крэйгу нравилось. Он довольно заурчал, поглаживая его по спине, а потом запыхтел, и следующая секунда начисто стерлась из памяти.
Головка упрямо ткнулась в его вход, не приемля сопротивления, а потом прошла внутрь по всей этой… двойной вишневой смазке. Дорожке из варенья, о которых рассказывали в детских сказках.
Уоррен открыл рот, но почему-то дышать все равно не мог.
Тупая боль, и он замычал. Крэйг услышал его, замирая. Дал ему время, прежде чем продолжить двигаться и войти целиком. Растягивать его под себя. Скользить наружу и внутрь. Каждый раз чуть дальше. И от этого ощущение, что член бесконечный, покалывало в кончиках пальцев ног и заставляло все тело содрогаться.
– Тише, тише, – прошептал Крэйг, заботливо гладя его по затылку.
Это. Было. Господи. Это было лучшим из того, что Уоррен чувствовал.
Пальцы там… даже близко не были.
Он вталкивался внутрь и до конца, прижимаясь животом к ягодицам. Шел обратно и каждый новый раз был все быстрее.
Уоррен не понимал, что с ним происходило, но свобода этого затопляла. Он никому ничего не был должен. Он не делал это, потому что от этого зависело его благополучие. Не делал это, чтобы кому-то понравиться. Он этого хотел сам.
Только свои желания, никаких последствий. Среднее звено между животными и реднеками.
– Я думал об этом всю дорогу. И до этого.
Худые пальцы Крэйга оказались неожиданно крепкими. Когда они вцеплялись в бедра, чтобы было удобнее держаться, чудилось, что синяки расцветают на коже прямо в то мгновение.
И действительно пахло вишней. Для него точно.
Давление внутри, ощущение собственного бессилия, смежное с накатывающим восторгом в глубине.
Уоррен сжал простыню в руках так крепко, что побелели костяшки.
Крэйг приостановился и обхватил его член под животом. Это было не совсем то, что нужно. Отвлекало.
– У меня никогда таких красивых не было, – зачем-то сказал Крэйг. – Ну, то есть я их видел как-то, но… мне чуть нос не сломали, когда я…
– Двигайся, пожалуйста, – глухо прорычал Уоррен, перебивая его.
Его лопатки дрожали. Между ними, казалось, уже протекла Миссисипи из пота. Может быть, это крыша протекла?
Приступы безумного напряжения, когда член Крэйга упирался в его… ну, он полагал, что это простата, сменялись отливами – когда тот выходил почти до конца, и чувство облегчения омывало колени.
Уоррен думал, еще несколько толчков, и он точно взорвется. Сломается. Развалится на несколько глупых частей.
Их потребовалось больше, чем несколько.
Сильно, глубоко, жестко. С похабным шлепком по заднице, разносящим неприличный отзвук по всей комнате.
Уоррен согнулся нелепой аркой и заскулил, уткнувшись лицом в простыни.
Оргазм смыл все его ощущения с постели куда-то вверх, оставив на ней только ослабевшее тело, а потом вернул, заполняя теплом и негой.
Он не знал, кончил ли Крэйг, но тот отпустил его, и Уоррен смог лечь на живот, чтобы наконец отдышаться. В паху горячо дергало, а движения причиняли дискомфорт.
Он просто лежал и смотрел в стену.
Крэйг пошлепал босыми ногами куда-то из комнаты, а потом вернулся.
Уоррен не видел, что он делает. Тот словно просто постоял у постели, а потом забрался в нее.
Чмокнул мокро губами ягодицу, заставив Уоррена заворочаться, и сел напротив, сложив ноги.
– Эй, – он толкнул его в плечо и засмеялся, – сразу спать? А поговорить?
Уоррен едва собрал конечности, чтобы сесть. Было немного больно. И немного чудесно.
Он бросил взгляд на окно. Уже стемнело.
Пошарив глазами по комнате, он не нашел часов, кроме как на руке Крэйга, лежащей рядом с его членом. Понадобилось достаточно времени, чтобы сосредоточить взгляд на том, что было нужно.
Кажется, он опоздал. Ужасно опоздал. Даже если поторопится, он вряд ли успеет…
Уоррен поднял глаза на Крэйга. Тот смотрел на него довольным котом, щуря глаза. Такой костлявый, потрепанный, с клочками мокрых волос на груди.
Уоррен не мог продолжать смотреть на него. Эта мысль… эта тревожащая мысль, что он бы лучше остался тут, с незнакомым парнем, чем сидел за столом и ел этого прекрасного судака в томате, обвивала все другие, заполняя собой.