– Я заметил, – ухмыльнулся Миша и почему-то резко вспомнил про маму. – Скажи, а мама, она тоже в твоем доме жила до того, как уехала?
– Мама? Нет, не жила. Этот дом мы с женой построили уже после того, как мать твоя в Питер сбежала и меня из жизни вычеркнула. Ей дом в Благовещенской от родителей остался. Этот дом, кстати, теперь тебе по наследству передается. Только там не живет никто уже много лет.
– А можно на него взглянуть? – заволновался Миша. Он и не знал, что у него здесь есть дом.
– Да почему нет? Прямо сейчас и поехали! Поворачивай к выезду из города, там недалеко! Только возле магазина останови, я коньячку себе куплю. Не люблю на трезвую голову с родовым поместьем встречаться…все чувство вины мучает, что запустили дом и не делаем с ним ничего.
Миша припарковался возле «Магнита» и сходил за коньяком для родственника. Прихватил еще колу и большой желтый лимон, так, забавы ради.
Вскоре новый внедорожник мчался по пыльной дороге в станицу Благовещенскую. Стройные домики, ухоженная растительность, сияющее вдалеке синее море – отчего-то Мише стало спокойно и уютно в этом месте. Он подумал о тренировках на свежем воздухе, что нет ничего лучше этого. Как мать могла скрывать от него такое прекрасное место? Почему никогда не привозила сюда? На эти вопросы у Миши не было ответов.
– Вот, тормози здесь! – вскинул руку совсем захмелевший дядька и указал на заросший бурьяном участок. Деревянный забор никто не красил уже много лет, и он выцвел. В глубине участка стоял добротный кирпичный дом с закрытыми старинными ставнями. Асфальтовая дорожка вела в небольшой, некогда уютный сад с беседкой, поросшей диким виноградом. В заброшенном саду росло несколько слив и яблонь.
Миша выбрался из машины первым и растерянно подошел к забору. С моря дул ласковый соленый ветер, обдавая свежестью лицо и руки. Он робко потрогал старый забор, и сердце болезненно сжалось.
– Вот, Мишаня, это твой дом! – хохотнул дядька. Щелкнул засовом и толкнул покосившуюся калитку. Ржавые петли жалобно заскрипели. – Неужели мать ни разу не говорила, что дед с бабкой по завещанию эту рухлядь тебе оставили?
– Ни разу… – горько вздохнул Миша и, прикрывая ладонью глаза от яркого солнца, поднял голову. Узкая асфальтовая дорога, по которой они приехали в станицу, вела к бескрайнему синему морю. Оно плескалось золотистыми переливами и будто манило к себе.
– А там, у моря и пляж есть? – поинтересовался Михаил.
– Конечно! Песочный пляж. Здесь везде песок, – пояснил Анатолий и шагнул во дворик. – Слушай, ты осмотрись тут, а я пока отлучусь, нужду справлю.
Перед порогом дядька наклонился, ловко извлек ключи и скрылся за скрипнувшей входной дверью.
Миша стоял посреди двора и не знал, что думать. Оказывается, в этом маленьком поселке у него есть дом. Свой родной дом, который ему оставили в наследство бабушка и дедушка. Он попытался их вспомнить, но тщетно. Мама рассказывала, что бабушка и дедушка умерли, когда Миша был еще совсем маленьким. И ни слова о доме. «Почему же ты лгала мне, мама?!» – обиженно воскликнул про себя он и вошел в дом следом за дядькой.
В лицо пахнуло сыростью – за домом почти не ухаживали. Потолок в прихожей дал трещину, и были видны потеки, видимо, в дождь крыша текла.
– Ну, родственничек, что притих? – хмыкнул материализовавшийся из неоткуда дядя Толя. – Держи ключи, только вряд ли в этом родовом поместье можно жить! Продай его, и купи себе квартиру в городе. А еще лучше, оставайся жить у нас с Мариночкой. Весь второй этаж тебе отдадим. Спальня, гостиная, просторная ванная комната к твоим услугам. А в подвале у меня есть биллиардная! Сегодня вечерком можем сыграть! Щас позвоню в ресторан, на шесть часов закажу морепродукты! Пиво любишь?
– Нет, я не пью почти, – отмахнулся Миша от нетрезвого дядьки и пошел бродить по дому.
Заброшенный, никому не нужный дом. Почему-то этот дом напомнил Мише его самого. Такой же всеми брошенный, разочаровавшийся в идеалах и отчаявшийся в жизни Михаил вдруг захотел сесть на грязный пол и расплакаться от отчаяния. Не плакал он очень давно, почти с того самого дня, как умер отец. Он запретил себе плакать, чтобы не огорчать мать. Он не плакал, даже когда его тело было сплошь покрыто синяками и ссадинами после неудачных спаррингов или случайных уличных драк. А сейчас мать огорчила его своей ложью. Видимо, это была ложь во благо. Так она хотела оградить Мишу от ненужных отношений с анапской родней. Чтобы ничем не омрачить память о погибшем отце, стороннике справедливости и прозрачности перед законом. И где он теперь, его отец? Он ничего не дал своему сыну. А дядя Толя, вот он, здравствует и процветает, и открывает племяннику глаза на неприглядную истину – миром правят власть и деньги. А справедливости – ее попросту не существует.