Николай Матвеев
Чашка
Чайник закипел, и пар стремился к потолку, в надежде вырваться на небеса, как птица, выпорхнувшая с клетки, как человек, сбежавший с плена, как чувства, что в надежде на ответ. Ночь охмуряла город, она сидела на синем табурете и смотрела за окошко, она мне что-то бормотала, рассказывая случаи из жизни, наверное, значительные, быть может, даже слишком, чтоб рассказывать такое. Я слушал её, смотрел в красивые глаза, в которых раньше было столько жизни и любви, что можно было раздавать прохожим, и иногда мне становилось страшно.
Её я встретил у метро, она сидела на скамейке, заваленная снегом, и согревала мёрзлые ладони, дыханием своим. Она одета в кожаную куртку, в джинсы и на высоком каблуке ботильоны, на длинных волосах, как шапка белый снег, местами превратившийся в холодный лёд. Она дрожала, как собачка, что осталась без хозяина и потерялась в холоде ночном. И я её окликнул, я сказал «Привет», я обнял её за плечи и пригласил к себе, мы сели на маршрутку и поехали сквозь снег, она пахла табаком, развратом, коньяком и безнадёгой. Я обнимал её и чувствовал, как под моими руками дрожит её тело. Она сказала мне спасибо, она сказала, что сегодня в ней сломалась палочка, державшая всю хижину, она сказала, что теперь всё кончилось, и, дай бы Бог, чтоб снова всё не началось, и дай бы Бог, чтоб дальше пустота. А я ответил, что не бывает пустоты, в ней обязательно что-то да есть, пусть в самом дальнем и тёмном углу, пусть через миллионы лет, пусть через парсеки расстояний, но в пустоте на что-то обязательно наткнёшься, быть может даже, на того же Бога.
Я разлил по чашкам кипяток, окунул в них по пакетику чая, а она мне говорила, что однажды была в Испании, она смотрела корриду, её туда позвал с собой один толстосум и толстобрюх, они летели туда чартерным рейсом, на лимузине ехали на побережье, а на утро была коррида, и главным тогда был Эль Хули, он же Хулиан Лопес Эскобар. К чему мне всё это? Тогда она пришла в дикое возбуждение от вида крови быка, или от самого Эль Хули, она точно не знала, но разум её тогда пропал где-то в испанском небе, под яркими звёздами Севильи. Тут я подумал, что, наверное, после такого зрелища, я бы никогда не кушал больше говядины, но то я, а то – она. Её не напугать одним лишь видом крови и умирающего дикого животного, от этого она всего лишь улетает в небеса, поближе к ярким звёздам севильского неба. От неё по-прежнему пахло развратом, но понемногу пропадал запах табака. Я до сих пор не знаю, курит ли она теперь, раньше не курила. Какая в этом разница? Отпив глоток несладкого чая, она очнулась около бассейна, а он кружился босиком с бутылкой Виски, голый и неприятный у края бассейна, дико что-то крича, на смеси русского и свинячьего, она сказала, что тогда её стошнило прямо в бассейн. Всё было оплачено, через неделю она вернулась обратно и хотела сжечь воспоминания, но не было под рукою зажигалки и не было бензина.
Две ложки сахара, чтобы вкуснее, что ли, было. Я долго и упорно размешивал чай, жадно всматриваясь в красные губы, а она смеялась и пила коктейль. Тогда у меня оставались силы только на то, чтобы подносить ко рту чашку с растворимым кофе, да делать маленькие глоточки, а остальные силы отобрал проклятый алкоголь. Она смеялась, пальцем тыкала во всех и говорила, как оракул, что ждёт каждого из нас. Указав на меня, она взглянула мне в глаза и изрекла, пронзив насквозь холодным взглядом, что я буду метаться по вселенной, построю башню, но так и не дождусь своей богини. Все хохотали, я не мог, я пил глотками маленькими, кофе.
Я вновь кидаю в чашку пару ложек, привык, ведь так действительно вкуснее. Она глотает чай и говорит почти стихами, как презирая вечность и мороз, плюя на смену и на неизбежность, она выходит на проспект и первый встречный, пьяный человек, под канонаду фейерверков, ломается как жертва обстоятельств, ему в отместку, чтоб себя сильней унизить, испачкать, смять и завернуть в пакет, она садится на колени в снег и со слезами делает ему…
Я думаю о том, что надо будет после вымыть чашку, не как обычно, лучше с содой, а ещё лучше – с хлоркой.
В её ушах болтаются длинные серьги, они так красиво подчёркивают шейку, наверняка она сводит с ума миллионы, но сама наверняка, не сошла с ума ни разу, хотя, говорит мне об обратном, взять хотя бы некоего итальянца, который выкрал её разум и сердце, от которого у неё щемило не только сердце, но и ключевые органы женщины, она даже согласилась сняться ради него в порнофильме, а после, после он ей выдал наличные и сказал, что нового контракта не будет, он мне сказал, что я не так играла. А я не играла!
Да, где-то в глубине сознания, там, что ближе к поверхности, я поставил себе галочку, что было бы интересно найти этот фильм, жаль только, что названия его она не сказала, потому что не помнила, а актёра – потому что не хотела помнить.