— Что ж, в таком случае добрый вечер, — снял шляпу незнакомец.
— Добрый, милостивый государь, не знаю вашего имени, — приподнял и свою Яков Карлович.
— Михаил Адамович Козленок,
— Яков Карлович, — не стал называть своей фамилии, чтоб не озвучивать приставку к ней.
— Вы так смутились увидев меня здесь. Право я не виноват в том, что волею судеб вынужден скрываться.
— Смею спросить. Вы кого-то опасаетесь?
— Думаю, нет. Сейчас такие времена, что каждый из нас виноват уже в том, что посмел выйти из дома. Только этим создаёт искушение для окружающих.
— Вы правы, — положил шляпу рядом с собой.
— Наверно думали; случится чудо, и никто не явится сегодня. Хотя, впрочем, даже, если это и случилось то, наверняка проводник, хитрая рожа, подсадил бы кого-то за большие деньги из соседнего вагона. Вон их сколько желающих ехать комфортно.
— Но, почему же раньше не было такого и все довольствовались тем, что имели, не стремясь воспользоваться большим, особенно если это большее стоило дороже своей реальной цены? — задал вопрос, на который, погодя мгновение сам же и ответил, — Во всём виновата истерия, что творится в душах людей. Пробравшись в них, полностью разъела небесное, что никоим образом не граничит с земным, их телом, а, скорее наоборот способствует росту понимания, все мы здесь временны.
— Кто знает, может и не придётся более никогда отъезжать от Санкт-Петербургского вокзала, в Москве, впрочем, как и от Московского в Санкт-Петербурге, — в задумчивости произнёс Михаил Адамович.
— Вы знаете, я продал квартиру в Киеве, и вот еду к жене. Она уже в Выборге.
— Вы везёте с собой деньги!? — испугался Михаил Адамович, деланно махнув на соседа ладонью, будто хотел отмахнуться от неприятной мухи.
— Что вы! Конечно же нет! Я положил их в надёжный банк.
— Разве такие ещё существуют?
— Ну, во всяком случае, один из них.
— Впрочем ваше дело. Не хотите ли выпить? У меня есть потрясающий французский коньяк. Думаю, в ближайшее время вряд ли придётся такой попробовать, — достал из сака бутылку.
— Пожалуй да.
Михаил Адамович, будучи явно запасливым путешественником, тут же вытащил и походные, маленькие рюмочки, обтянутые кожей, с продавленными в ней рисунками, изображающими сцены охоты.
Неспешно открыв бутылку, разлил.
— Пришлось бросить родовое имение на произвол судьбы.
— Понимаю вас, — передал ему рюмку, тут же подняв свою, перебирая в голове варианты тоста.
— За то, чтоб наши потери обернулись приобретениями, — уловив горечь в словах соседа по купе, тут же придумал как успокоить его.
— Пожалуй да, — согласился с ним, выпив содержимое одним глотком.
— Как вам коньячок?
— Не плох. Даром, что французский. Немцы так никогда не научатся.
— Вы немец?
— В каком-то роде.
— Из обрусевших, — скорее утвердительно, чем спрашивая, заявил Михаил Адамович, тут же признавшись;
— Я из крещёных иудеев. Великая страна Россия, но сама себя губит. Страшные времена смею заметить предстоит нам с вами пережить. Мои предки из Львова. Это уж я с позволения сказать подался поближе к власти, в старую столицу. Но, теперь решил перебраться в Санкт-Петербург. Думаю, там легче спастись.
— Спастись!? Вы ещё верите во спасение? Хотя, впрочем. Кто-то же действительно считает, что Русский народ некий миссионер, тот, кому предначертано сохранив в себе, пронести сквозь все предстоящие безумия чистоту святой веры.
— Ах бросьте! Я вас умоляю!
— Осмелюсь спросить. Вы Лютеранин?
— Православный. Но, не особый ревнитель веры.
— Последние годы было не до церкви.
— Она должна быть в каждом из нас. Внутри.
— Вы хотите сказать, что весь этот сброд из государственной думы, учредительного собрания, а, затем и вовсе перекочевавший во временное правительство, хранит в себе Бога!? Я вас умоляю! Вы видели эти зажравшиеся, не понимающие происходящего лица!? Что они могут знать о России? Каждый из них, считая себя умнее остальных, только и может, что проявлять нерешительность и трусость. Поверьте, моему слову — все они будут висеть на столбах, вдоль Невского проспекта, если не успеют покинуть город раньше того, как за каждым из них придут.
— Не думайте о плохом, — поймал на себе гневный взгляд Якова Карловича, но продолжил: — Понимаете ли, дело в том, что никоим образом мы не можем уже хоть как-то повлиять на происходящее. Считаю, каждый обязан делать должное и будь, что будет. Этот процесс уже не остановить.