Пусть и не на флоте, получил своё первое звание лейтенанта с трудом, но говорил по-русски. Понимал, слишком близка своим звучанием его древняя фамилия, которой так гордился, для окружавших его Русских солдат.
Канцов. Особенно если переставить ударение с первой на вторую гласную, и в первом слоге поменять «а» на «о». Всё же, если хотел выбиться в люди, следовало изменить её на более непонятный в России немецкий манер. Какую же выбрать из тех, что знал? Не долго думая, остановился на той, что была у капитана корабля, на котором впервые вышел в море юнгой из Амстердама.
Курштайн.
Звучная, пугающая слух русского человека. Обладающая некоей таинственностью. Словно играл с жизнью, придумывая для себя новые фрагменты будущей биографии.
Глава XXI. Квартира
Финляндский вокзал, куда добирался пешком с московского из-за невозможности поймать извозчика, представлял такую же картину, что видел в Москве. Билетов не было. Не понимал, в чём заключается причина их отсутствия. Неужели все, кто ещё имел хоть какую-то возможность улизнуть, бежали из России?
Надо бы заскочить домой, думал по дороге. Но, не то, чтоб не было сил, скорее желания, ещё раз увидеть эти стены, в которых прожил много лет. Нет, не смог бы снова увидеть их уже расставшись однажды навсегда так и не сумев продать. Впрочем, в Киеве не исключал возможности того, что придётся ночевать в Санкт-Петербурге. Но, сегодня, с самого раннего утра, когда поезд подъезжал к северной столице, отгонял от себя все мысли о том, чтобы зайти к себе в квартиру. Холодные стены, нетопленные камины, скорее всего вынесенная уже мебель. Всё это представлялось для него неким непоправимым ударом, что, будучи нанесён добьёт и без того слабое, как считал сердце.
Сколько отмерено Богом дней на этой суетливой, грешной земле, неужели ещё будут радовать его? Сейчас не верилось в это. Хотелось лишь только одного — поскорее увидеть жену. Соскучился не столько по её лицу, сколько по словам, что могли бы успокоить его сейчас. Она умела. Только ей было подвластно отвлечь его в те часы, минуты, когда тревога давила сердце, терзала душу.
Почему же она так хорошо знала его, как человека, со всеми тайными закутками уставшего от последних тревожных лет разума. Такой непримиримый со своими подчинёнными, требующий безоговорочного исполнения всех поставленных задач, теперь превращался в старика, разбитого жизнью, слабохарактерного невротика.
Ничего, только бы добраться до Выборга. Там теперь будет его Родина, если Россия отказалась от него. И, пусть, здесь оставляет практически всё, что нажито им и его предками, сумев продать лишь только квартиру в Киеве, но счастлив, что есть надежда пожить рядом со своей Валерией хотя бы пару лет в тишине и спокойствии.
Да и потом его дети.
Лиза в Кексгольме. Алекс пусть пока и на флоте, но, всё же недалеко, в Гельсинфорсе. Будет воспитывать внучку Анастасию. Её отец прекрасный человек. Жаль, не успел помочь ему по службе. Но, что ж теперь ничего не поделаешь, ему придётся искать себя сызнова, уже в другой стране. Впрочем, это только в том случае, если Финляндии всё же удастся отсоединиться от России, которая теперь не в силах удержать в своих руках ничего кроме ополоумевшего, готового на всё народа, что и не бежит-то из неё только потому, что не в силах самостоятельно принимать решения, будучи лишён этого веками.
Очереди не было. Просто касса закрыта. Не поверил своим глазам. Много времени провёл в Киеве, застав революцию в купе поезда. Но, отступаться было некогда — дорога каждая минута. Если не продаст квартиру, или имение, идти ему по миру с пустыми руками. Не думал тогда, проведёт на Украине пару месяцев. Многое изменилось за это время. Читал газеты, но, самое главное, что было важно ему прежде всего упустил.
Успокоил жену, перед отъездом дав телеграмму в Выборг.
Подошёл к окошку кассы, прочитал замусоленное объявление:
«В связи с постановлением Совета народных комиссаров города Санкт-Петербург от… — тут плохо читалась число — …декабря 1917 года о признании независимости Финляндии, железнодорожное сообщение между странами временно прекращается»
Какой ужас, пронизала догадка. Кольнуло сердце. Не хватало воздуха. Как же моя Валерия! Лизонька, Настенька, Алекс! Почувствовал слабость в ногах. Слава Богу есть где присесть. Вокзал был теперь пуст.
Тут же вспомнилось, как на той неделе прочитал в газете, Финляндия отделилась от России, после признания Совнаркомом Санкт-Петербурга её независимость.