На входе Мишка предъявил свои документы тетеньке-дежурной.
— Ожидайте, — по-военному кратко распорядилась тетенька. — Комендант при исполнении.
Комендантом оказался чрезвычайно коренастый гном с длинными рыжими волосами и такими густыми бровями, что их можно было заплетать в косички. Гном-комендант явился в вестибюль, держа за шиворот двух человек. Вернее, человека и беспросветно-черного черта, одетого в полосатые штаны и широченную красную рубаху.
— Анфиса Петровна, этих двоих выселяем, — проскрежетал гном-комендант. — Сидорычева за пьянство. А Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного — за то, что опять пытался души скупать.
— Начальник, ну какие души у тараканов, а? — завопил черт. — Вот те крест, все про меня врут! Раз черт — значит жулик, да? Отстриги мне хвост, начальник, если обманываю! Хочешь, на колени стану? — Черт грохнулся на колени и поклонился так, что задел рогами пол. При этом из-за ворота его красной рубахи выпала и рассыпалась по полу колода карт.
— Ага! — Сказал комендант. — Анфиса Петровна, внесите в приказ — Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного выселить из общежития за участие в азартных играх.
— Пасьянсы раскладываю, начальник! — возопил черт. — На деньги не играю, чтобы мне Вакулу лунной ночью повстречать!
— Анфиса Петровна, приказ о выселении Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного пока отменить, — не меняя тона, сообщил комендант. — Вывесить в вестибюле объявление о том, что всякому пострадавшему от шулерских приемов товарища Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного следует обращаться с заявлениями к коменданту общежития!
— Эх, начальник, за что ты так с чертом? — грустно вздохнул Василий Петшович, поднимаясь с пола. — Ведь только хотел по человечески зажить, а вы мне снова — бэш чаворо, ромале… Прощай, начальник. Живи так, чтоб не приходили тебе в голову грустные мысли про мою судьбинушку бессонными ночами…
— Анфиса Петровна, впишите в приказ — выселить из общежития Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного в связи с его отказом от проживания, — сообщил комендант.
На пороге черт обернулся.
— Эх, комендант, скажу напоследок, кто ж тебе, кроме меня, еще скажет, — злая ты, комендант. И ни фига не женственная.
— Врет он, Гейрхильд Гримсдоттировна! — неожиданно трезво сообщил алкоголик Сидорычев. — Злобствует, падла рогатая.
— Анфиса Петровна! — В голосе коменданта мелькнуло нечто, напоминающее кокетство. — Сидорычеву Афанасию Леонидовичу объявить общественное порицание. Выселение отложить до моего особого распоряжения. Что здесь делает милиция?.. Вы по поводу кражи из сто первой?
— Нет, я по поводу у вас пожить, — хмуро ответил Мишка, протягивая коменданту документы.
— Анфиса Петровна, вселите мальчика в девятьсот тридцатую, — сурово промолвила комендант, тщательно изучив Мишкины документы. — Мальчик уже устал. Пусть мальчик идет спать.
Лифт не работал, и Михаилу пришлось подниматься на девятый этаж пешком. Лестница была довольно грязной, площадки были усыпаны окурками, а стены густо испещрены были угольными и маркерными надписями — хрониками общажной жизни, из которых без труда можно было узнать, кто здесь кому и сколько задолжал, и кто от кого забеременел.
Коридор верхнего, девятого, этажа выглядел пустым и сравнительно чистым. В окнах, замыкавших его с обеих сторон коридор, не было видно ничего, кроме сиреневого закатного неба, и Мишке показалось, что он находится в салоне огромного аэробуса.
Мишкина комната оказалась расположена в самом конце коридора, возле распахнутой настежь двери, выходившей на пожарную лестницу. Канашенков долго возился с ключами, пока не сообразил, что комната не заперта. Внутри не было ничего, кроме металлической кровати с панцирной сеткой да лежащей поверх нее полосатого матраца. Зато в комнате было целых два окна.
Оставляя следы на пыльном полу, Мишка прошел к кровати, раскатал и бросил на сетку матрац, осторожно пристроил свой чемодан у стены, а потом распахнул оба окна. Свежий воздух ворвался в комнату так, как врывается вода в пробоины тонущего корабля — стремительно, шумно и неукротимо. В комнате сразу сделалось свежо и уютно.
Мишка хотел есть. Нужно было разобрать чемодан. Хотелось умыться и сменить рубашку. Вместо этого Мишка сел на подоконник, оперся спиной о стенку и просидел так до тех пор, пока ночная темнота не закрасила небо от горизонта до горизонта. Он слышал стрекот сверчков в траве, музыку, доносившуюся откуда-то снизу, и детский плач из другого конца коридора. Дважды в приоткрытую дверь его комнаты заглядывали: сначала трое нахальных китайских орков предложили дешево купить у них совсем новый рояль, потом вампир и оборотень позвали обмыть «якорную стоянку». Мишка улыбался и отказывался.