Минут через десять Фредди успокоился, устав от впечатлений. Роза сидела рядом с ним на самом заднем сидении. Доктор сидел напротив них, спиной к водителю, как в карете. Стекло отделяло их от сидящего впереди Диксона.
– Странно видеть Лондон, в котором так мало машин и людей, – сказала Роза.
Доктор кивнул:
– Скоро машин станет больше.
– И женщин намного больше, чем мужчин, – обратила она внимание.
– Это 1924 год, – сказал Доктор, словно это всё объясняло. – Женщин в Британии примерно на два миллиона больше, чем мужчин.
Фредди кивнул:
– Это из-за войны.
– Конечно, – поняла Роза. – Вот почему так тихо.
Доктор наклонился вперёд:
– Вот почему так мало молодых мужчин. Грипп 1919 года убил больше людей, чем погибло за всю Мировую войну.
Он снова откинулся назад и закрыл глаза:
– Как бы люди сами себя не терзали, у природы это всегда получается лучше.
Он снова раскрыл глаза, но они смотрели в никуда, словно он видел совсем другое. Розе пришлось наклониться вперёд, чтобы расслышать его слова:
– ...падали посреди улицы. Школьники умирали за партами во время решения задач.
– Приехали, – сказал Фредди, его приподнятое настроение контрастировало с внезапной меланхолией Доктора.
Мальчик взял Розу за руку:
– Ты мне всё расскажешь, хорошо?
Роза улыбнулась и пожала его руку:
– Обещаю.
Это было впечатляюще: город из классических зданий, построенных из серого бетона. По размеру, масштабу, и чувству оптимизма это превосходило Купол Тысячелетия[5]. Каждая из стран, доминионов и колоний Британской империи была здесь представлена; некоторые из них имели собственные павильоны, другие теснились в одном павильоне по несколько. Английские сады и пешеходные дорожки не давали серой массе бетона доминировать.
Розе трудно было поверить, что всего за восемьдесят лет до её времени Британия всё ещё была империей, хотя по объяснениям Доктора это было больше похоже на Европейский Союз – множество стран и государств, объединённых скорее общей историей, чем географией. Но, несмотря на то, что многими из этих стран Британия напрямую уже не правила, повсюду было ощущение гордости и причастности.
В огромном павильоне Британского правительства гигантская рельефная карта мира отображала протяжённость Империи. Даже сейчас, по прошествии первой четверти двадцатого века, империя охватывала четверть мира.
Это было в равной степени скучно и захватывающе. Когда они уставали от чего-то одного, они просто шли дальше, пока что-нибудь не привлекало их интерес. Казалось, что они прошли уже несколько миль. К концу дня, когда свет начал тускнеть, а люди постепенно стали расходиться, Роза уже начала путаться в разных павильонах и выставках. Она помнила, как скривилась при виде коллекции лисьего меха – серебристого, чёрного, рыжего, и белого – но не могла вспомнить из Канады он или с Ньюфаундленда. Или вообще из Бирмы.
Она помнила, как они оба смеялись с загона со страусами, но были ли они из Южной Африки или с Тристан-да-Кунья? Загон был за полно размерным работающим макетом завода по обогащению алмазной породы – это она запомнила.
А ведь были не только павильоны – каждый в стиле великолепных зданий той страны, которую они представляли. Был ещё поезд из Южной Африки, в котором Доктору и Розе подали на обед сандвичи. Были дрожащие чёрно-белые кинохроники местной жизни в различных доминионах и колониях. Племя из Западной Африки жило в точной копии собственной деревни, в тени бетонного павильона из Индии, стиль которого напоминал Тадж-Махал. Повсюду были небольшие второстепенные выставки.
В Индийском павильоне казалось, что каждый князь из этой страны имел свой собственный стенд, где его люди лезли из кожи вон, чтобы показать достижения своего правителя и достопримечательности своего региона.
– А из России, значит, ничего, – заметила Роза, когда они подходили к последним зданиям.
– Нет, она не часть этой империи.
– У них своя есть.
Доктор кивнул:
– Да. Она не в самой лучшей форме, но какое-то время ещё продержится.
– Революция, – сказала Роза, мысленно возвращаясь к вчерашнему разговору у сэра Джорджа. – Не самый лучший, наверное, способ править империей. Убивая короля и всё такое.
5
Выставочный комплекс поперечником порядка одного км, построенный в Гринвиче в конце 1990-х годов в честь смены тысячелетий. Сейчас переоборудован в стадион Арена О2.