О'Коннор Фрэнк
Часовой
Фрэнк О'Коннор
Часовой
Перевод Н. Рахмановой
Отцу Мак-Энерни все с большим трудом удавалось удерживать сестру Маргарет на грани взрыва. Она чувствовала себя одинокой, спору нет, но ему и самому было одиноко. Ему нравился его маленький приход, соседствовавший с большим военным лагерем под Солсбери; нравилась эта местность и ее жители и нравился его уютный огородик, несмотря на то, что огород по два раза на неделе подвергался набегам солдат. Но ему страшно не хватало соотечественников. Если не считать экономки и ; двух-трех рядовых из лагеря, единственными, с кем он мог поговорить, были три ирландские монахини из монастыря, потому-то он и захаживал туда так часто - поужинать и прочесть вечернюю молитву в монастырском саду, Но теперь и тут покою его угрожал необузданный брав сестры Маргарет. Беда, конечног в том, что прежде, до войны, отцы, матери, сестры и братья, а также разные тетушки и прочие родственники наезжали иногда в монастырь или проводили по нескольку дней в местной гостинице. И каждую неделю из дому приходили длинные красочные письма, рассказывающие монахиням, путем каких политических интриг Падди Данфи устроился на место ветеринарного инспектора в районе Бенлики. Нынче же из Ирландии давным-давно никто не приезжал, а письма с родины просматривались по обе стороны канала любопытными девицами, охочими до сплетен, так что постепенно всякую откровенность будто парализовало.
Больше всех пострадала сестра Маргарет, потому что в дублинской цензуре сидела девица из одного с ней города - по словам сестры Маргарет, сплетница, каких свет не видывал. Естественно, она всячески старалась досадить тем монахиням, что жили в Англии.
- Ох, отец Майкл, - со вздохом выговорила сестра Маргарет, когда однажды вечером они гуляли по саду. - Боюсь, что я совершила большую ошибку. Чудовищную ошибку! Уж не знаю, в чем тут дело, только, по-моему, в англичанах ничего нет человеческого.
- Нет, почему, я бы не сказал, - запротестовал отец Мак-Энерни своим басистым, глухим голосом. - У них свои повадки, а у нас свои, и, если бы мы получше друг друга изучили, мы бы и ладили лучше.
И, чтобы пояснить свои слова, он рассказал ей историю про старого Дена Мёрфи, священника из Типперэри, всю жизнь положившего на миссионерскую деятельность, и про английского епископа. Епископ был человек славный, порядочный, но совершенно не разбирался в чувствах подчиненных ему ирландских священников. Как-то вечером к отцу Мак-Энерни зашел отец Ден. Он был в ужасном состоянии. Только что он получил от епископа ужасное письмо. Такое ужасное, что он даже показать его не может. Ему остается тотчас же ехать к себе домой, на родину. Нет, дело не в том, что написал епископ, а как написал. Наконец, когда отец Мак-Энерни нажал на него посильнее, он сдался и шепотом поведал, что письмо епископа начинается словами: "Любезный Мёрфи..." "Как будто работнику с фермы пишет, отец мой".
Рассказывая это, отец Мак-Энерни засмеялся, но сестре Маргарет было совсем не до смеха. Она зажала рот ладонью и вытаращила на священника глаза.
- Нет, отец Майкл, не может быть! - произнесла она оскорбленным тоном.
Видя, что она заблуждается точно так же, как отец Ден, отец Мак-Энерни попытался разъяснить и ей тоже, что англичане так обращаются ко всем, кроме самых близких друзей. Уж так у них принято.
- Нет, слишком вы доверчивы, отец Майкл, - с негодованием запротестовала сестра Маргарет. - Принято, скажите на милость! "Любезный Мёрфи"? Каково?!
Я вам удивляюсь! Разве так пишут священнику? С чего вдруг их народ будет уважать религию, если они сами ее не уважают? Нет, как это все-таки похоже на англичан! Так и норовят всех запугивать, всеми командовать...
Вот они у меня уже где! "Любезный Мёрфи"! Прямо не анаю, как их люди терпят.
Сестра Маргарет была его лучшим другом в общине, и он знал - остальные монахини очень надеются на него и ждут, чтобы он ее обуздал и они смогли иметь с нею дело, и для него было истинным горем видеть ее в таком озлобленном состоянии.
- Ну полно, полно, - сказал он укоризненно. - Ладят же с ними сестра Тереза и сестра Бонавентура.
- Наверное, нехорошо так говорить, - сказала она тихо и задумчиво, Но, пусть простит мне господь бог, я не могу смолчать. Мне сдается, что сестра Тереза и сестра Бонавентура - притворщицы.
- Зачем же так? Вы к ним несправедливы, - с серьезным видом укорил он ее.
- При чем тут справедливость?! Притворщицы они, и вы сами это знаете. И подлизы, отец мой, подлизы!
Подслуживаются к английским монахиням, не переставая. Любые насмешки и дерзости от них сносят.
Никакого у них нету самоуважения. Только диву даешься.
- Всем нам многое приходится сносить во спасение ближнего.
- Да какое там спасение, отец мой, - она упрямо выставила вперед свой тяжелый, как у всех уроженцев Керри, подбородок. - Трусливые душонки, вот как я это называю. А этим англичанам все чтоб было, как они хотят!
С какой это стати? То же и с религией - ведут себя так, будто весь мир принадлежит им. Меня ругают предательницей, якобы я за немцев, а я спрашиваю: "А что вы такого сделали, чтобы я думала иначе?" Мы, видишь ли, были дикарями, а они явились и сделали нас культурными!
Слыхана лп такая наглость? Да они еще раскрашивалиев с головы до ног, когда мы уже был.и Островом Святых и Грамотеев!
- Так-то оно так, но нельзя забывать, что им сейчас приходится переживать, - запротестовал отец Мак-Энерни.
- А что нам пришлось пережить? - отрезала она. - Бросьте, отец мой, разговоры разговорами, но все-таки у меня в голове не укладывается, почему все страдания выпадают на нашу долю? Отчего бы им не вспомнить, что они с нами вытворяли? И все пз-за того, что мы оставались верны своей религии, когда они ей изменили!
Знаете, отец мой, я, пожалуй, попрошу прислать мне из дому "Историю Ирландии", и, имейте в виду, отец мой, пусть только опять ко мне какая-нибудь прицепится, уж я ей отвечу! Наглость такая!
Внезапно отец Мак-Эыерни замер на месте и нахмурился.
- Что с вами, отец мой? - спросила она обеспокоенно.
- Странное у меня чувство, - пробормотал он. - "
Будто кто-то сейчас у меня на грядках с луком.
Чутье не обмануло его, хотя никаких чудес тут, собственно, не было, потому что лук составлял одну из главных забот отца Мак-Энерни. Ему удавалось выращивать лук, когда монастырского садовника постигала неудача, но, в отличие от него, у отца Мак-Энерни не было способа охранять огород. Экономка его была уже немолода, пуглива и делала вид, будто ничего на замечает, боясь, как бы солдаты заодно и на нее не положили глаз.
- Так и ждут, чтоб я куда-нибудь уехал, - отец МакЭнерни встал на коленки и приложил ухо к земле. Он вырос в деревне и знал, что земля отлично проводит звук.
- Я был прав! - торжествующе закричал он, вскакивая на ноги и бросаясь к велосипеду. - Если я сейчас их застигну, они надолго оставят меня в покое. Я вам потом позвоню, сестра.
В следующую минуту, согнувшись над рулем, оп уже гнал под гору к своему дому. Проносясь мимо ворот лагеря, он отметил, что часового на посту нет, и понял, что один из воров наконец-то у него в руках. С воплем ярости он бросил велосипед у калитки и ринулся в огород.
Часовой, низкорослый, светловолосый, голубоглазый малый с испуганным лицом, выронил пригоршню лука.
Винтовка его стояла у стены.
- А-а-а, вот я тебя и поймал! - закричал отец МакЭнерни. Он схватил часового за руку и со злобой выкрутдл ее назад. - Так, значит, это ты воруешь у меня лук?
А ну, пошли со мной в лагерь, там все расскажешь.
- Иду, иду, - испуганно согласился часовой, пытаясь вырваться.
- Пойдешь, пойдешь, не сомневайся, - священник подтолкнул его коленом, - и я с тобой.
- Эй, отпустите меня! - завопил часовой. - Что я вам сделал?
- Ах, ты ничего не сделал? - язвительно передразнил священник. - И лук ты у меня не воровал?
- Хватит выкручивать мне руку! - взвизгнул часовой, поворачиваясь к нему лицом. - Ведете себя, как дикарь какой-то. Не брал я вашего лука! И вообще я не понимаю, об чем речь!
- Ах ты, враль паршивый, недоросток английский! - заорал отец Мак-Энерни, вконец рассвирепев от такой наглости. Он отпустил руку часового и ткнул пальцем в луковицы, - Ты разве не держал их в руках, когда я тебя поймал? Разве я их не видел у тебя в руках своими глазами, будь ты проклят?