- Обстреливают судостроительный завод, - говорит старший лейтенант Голубков.
- А я думала, снаряды падают близко, - сказала я.
- Когда над головой свист вот такой заунывный, - значит, снаряд летит далеко, а если к тебе сюда прилетит, так ты и свиста не услышишь. Так наблюдай. Если снаряды ближе начнут падать, предупреди по телефону начальника караула. Стань вот здесь за кирпичные крепления. Понятно? А главное, теряться не надо. Ты не бойся! Стоять на вышке - дело не самое мудреное. Вот послушай, что я тебе расскажу.
Сбили мы как-то немцев в атаке и высоту заняли. А высота голая: ни кусточка, ни камешка, зацепиться не за что. От миномета жарко, а от ветра холодно: в ноябре дело было. Но держаться нужно, - приказ такой получили… И друга моего - лейтенанта Тарасова Михаила - «комендантом высоты» комбат назначил. Вот тут было над чем подумать… Всю ночь мы в земле рылись и бронебойщиков расставляли.
На рассвете фашисты на нас танки пустили, а потом пехоту бросили. Четыре атаки мы выдержали, но высоты не сдали. А когда комбату доложили, что немцы огошли, он запросил: «Почему не преследовали?»
А твое дело совсем простое… Держись молодцом! Ну, я пошел…
И он спустился с лестницы. А я осталась у открытого люка.
Туман у меня перед глазами уже совсем рассеялся. И теперь я хорошо вижу не только Исаакий. Вижу слева на соседнем здании вышку. Эта вышка - башня, а вокруг нее балкон. И там часовой, только моряк. Он спокойно ходит с винтовкой по балкону взад и вперед.
И справа на здании тоже вышка простая, со всех сторон открытая. А там двое часовых. Один из них наблюдает в бинокль за вспышками разрывов. И так на каждом высоком здании. Все наш город охраняют… А на мостах? Как же я забыла про мосты? На мостах часовым еще труднее, а стоят. По всему берегу Невы стоят, и на Пятачке под выстрелами… Разве я хуже всех? Нет. И я свое выполню.
Шаги на мостках… Все ближе… Шагают двое. Мне смена идет… Дождалась.
- Ты жива? - говорит Галина. - А я за тебя беспокоилась.
- Жива: и руки и ноги целы…
И вот я спустилась вслед за Галиной на чердак. Темноту прорезал луч ее фонарика.
- А сейчас пойдешь ужинать, - говорит Галина, - на ужин макароны, белые-белые. По триста граммов.
- По. триста? Это хорошо, - сказала я. - Это не то что сто двадцать. Но мне все равно нужно пять раз по триста - тогда я только наемся. Я после ужина сразу спать лягу, чтоб голод не чувствовать.
Глава III. ГЛАВНЫЙ ПОДЪЕЗД
Узнала я два поста: у ворот и на вышке. Остался еще третий - главный подъезд.
Наконец поставили меня на главный подъезд. И скажу, что это пост самый хороший.
Здесь стоишь в проходной у дверей, чтобы проверять увольнительные и пропуска. В случае недоразумений - в проходной за перегородкой комнатка, там дежурный по части. К нему всегда можно обратиться; так что я на посту не одна.
Стоять можно и по ту сторону дверей, на ступеньке подъезда. Передо мной волны Невы. Солнце по небу ходит. И видно все, что делается на набережной от Тучкова моста до моста Строителей.
На набережной напротив госпиталя, у самого берега, дрова сложены в поленницу.
Их заготовляют на станции Пери наши военнослужащие. Медсестры, вот такие, как я, живут в лесу, валят деревья, пилят и грузят в вагоны.
С Финляндского вокзала дрова сюда доставляют наши машины.
Машина прибыла. Часовой дает знать дежурному по части. Дежурный по части звонит по телефону на все отделения подряд. И высыпают на набережную санитарки, врачи… И начальник госпиталя тут. Мелькает его голова бритая, точно гуттаперчевая. Он на выгрузку всегда выбегает без фуражки.
И вот они копошатся с тяжелыми бревнами, как муравьи. И на глазах у часового растет поленница и в длину и в высоту. Ее сушат солнце и ветер.
Один раз начальник госпиталя вышел на набережную, оглядел поленницу со всех сторон и говорит:
- Часовой! А ведь дрова у нас крадут.
- Нет, - отвечаю я, - как будто не крадут.
- А ты смотри хорошенько, - говорит он, - понимаешь, что такое дрова для госпиталя?…
Понимаю ли я? А разве можно забыть сорок первый год?.. Батареи парового отопления застыли. Окна обросли толстой корой льда. В палатах пар от дыхания, руки и ноги .корежит… Мы бойцов раненых закрывали матрацами, чтобы они не замерзли. И сами во что попало кутались… Потом перестала идти вода из кранов… И это не все. Трубы фановые лопнули, и нас залила грязь. И в палатах, в высоких коридорах, на белой мраморной лестнице встал такой промозглый туман, как на Синявинском болоте.