Грэйс перевернула часы циферблатом вверх, сожалея, что гений мистера Мори не изобрел устройства для ускорения времени. Прошло всего пятнадцать минут. Собрание продлится как минимум еще час. И действительно, у Берты ушло примерно столько времени, чтобы изложить свое предложение. Когда, наконец, общее согласие было в целом достигнуто, в двери просунулась голова привратника, который, прочистив горло, объявил:
– Хм, дамы… Джентльмены просят сообщить, что они отправляются по своим клубам.
По залу волной пробежало движение, женщины спешили поймать своих близких, чтобы те не забыли развезти их по домам. Грэйс выскользнула из зала первой и нашла Мацумото, ожидавшего ее у выхода, прислонившись к дверному косяку.
– Вот и все, – сказал он. – Долг исполнен. Не так-то это было и сложно, правда?
– Ты так говоришь, потому что тебя там не было. Пойдем скорей отсюда. Если женщины получат избирательные права, я эмигрирую в Германию.
У него насмешливо приподнялись уголки губ.
– Это так неженственно с твоей стороны.
– Если бы ты только слышал, что они несли! О, мы не можем поддержать Гладстона, потому что у него такая нелепая прическа, но нет, постойте, на самом деле он славный человек, пусть даже у него такой чудной нос…
Они вышли на улицу, где к вечеру стало уже прохладней, и Мацумото, приподняв бровь и посмотрев на нее, сказал:
– Не хотелось бы говорить об очевидном, Кэрроу, но, тем не менее, ты одна из них.
– Я нетипичный пример, – отрезала она. – Я получила хорошее образование. Я не трачу времени на мычание по поводу посуды и прочих глупостей. И я считаю, что тех, кто этим занимается, на пушечный выстрел нельзя подпускать к голосованию, а уж о парламенте я и не говорю. Господи, если бы женщины получили туда доступ, наша внешняя политика стала бы зависеть от формы бакенбардов кайзера. Пусть только кто-нибудь попросит меня подписать петицию, он сразу получит от меня пинка. Клянусь! – она сделала паузу. – Ты, кажется, обещал угостить меня вином?
– Да, – улыбнулся Мацумото. – Если ты вернешься со мной в Новый колледж.
– Да, пожалуйста.
– Ты странная. Надеюсь, ты это понимаешь.
– Я понимаю, – вздохнула она. – Это белое вино? Красное по вкусу напоминает мне уксус.
– Конечно, это белое вино, я ведь японец. Давай пройдемся пешком, если ты не возражаешь, сейчас стало гораздо прохладнее, – предложил он, указав на затянутое облаками небо.
– С удовольствием.
На ходу он взял ее под руку.
– Должен отметить, мне не нравится твое платье. Оно просто ужасно. У моей одежды покрой гораздо изящнее.
– Это так. Можно мне надеть твой пиджак?
– Конечно, – он набросил пиджак ей на плечи.
– Это не тот пиджак, в котором я ходила сегодня, у него твой запах.
– Я хочу поберечь свой новый пиджак. Кстати, печенье оказалось очень вкусным.
Ветер усилился, и Грэйс вдела руки в рукава, но затем остановилась. На каждом рукаве было только по одной серебряной пуговице, и эти пуговицы были сделаны в форме ласточки. Она посмотрела на Мацумото.
– Они очень красивые.
– Да, тебе нравится? Я их специально купил. У меня всегда была слабость к ласточкам. Ребенком я часто смотрел на их стаи, стоя на стенах замка. В Японии очень много ласточек, их стаи в полете принимают порой удивительнейшие очертания. Глядя на них, понимаешь, почему в Средние века люди считали их ду́хами или чем-то вроде. Для меня это память о доме.
Грэйс вынула из кармана часы и показала ему филигранную ласточку. Мацумото почти никогда не говорил о Японии. То есть, конечно, он мимоходом упоминал о ней, чтобы подчеркнуть несовершенство англичан, но при этом никогда не рассказывал ей о жизни там. Она ошибочно считала, что он просто не думает о Японии.
– Можно посмотреть? – с улыбкой спросил он ее.
Грэйс передала ему часы. Мацумото стал вертеть их. Фигурка ласточки сохраняла вертикальное положение независимо от того, в какую сторону он поворачивал часы.
– Что-то мне это напоминает, – пробормотал он; его черные глаза приобрели неожиданно жесткое выражение. – Чья это работа?
– Какого-то итальянца.
Он вздохнул с облегчением.
IV
Лондон, 30 мая 1884 года
Лежа в постели, Таниэль разглядывал освещенный ярким солнцем потолок. Он лег всего час назад, проведя ночь за окончательным наведением порядка: чистил камин и внутренности шкафов, освободив их ото всего, кроме посуды. Теперь он чувствовал себя так, как будто ему пришлось вытаскивать себя из постели посреди ночи. Его ночные смены обычно приходились на пятницу, но недавно старший клерк поменял расписание для того, чтобы более быстрые кодировщики начинали работу с восьми утра, а более медлительным оставались ночные дежурства. Сегодня не имело значения, кто будет работать в ночную смену: если Клан-на-Гэль сдержит свое обещание, Хоум-офис уже к полуночи прекратит свое существование или же, наоборот, станет безопасным местом. Он оставил окно открытым на ночь и теперь слушал доносившийся снаружи скрип корабельной мачты и громкий скрежет ржавых от сырости снастей. Кто-то чинил корпус судна – пахло смолой.