Дмитрий Степанович ‑ выходец с западной границы княжества, вот и зовет всех помещиков, да и остальных служилых купно ‑ шляхтой. И на Москве порой тоже так зовут, прямого противопоставления польскому государству еще нет, да и бардака, между нами, там сейчас даже поменьше, чем в Московии. Не загнила еще Польша, а Москва, соответственно, к порядку не пришла.
‑ Так что, дашь ли вот этих ‑ кивает Дмитрий Челяднин за плечо, где тащатся по февральскому снегу ссыльные ‑ на засеки дашь ли?
‑ Отчего не дать? Вот сейчас в Серпухов дойдем, надо бы купца сговорить какого, чтоб хлеба закупил изрядно, да прямо в Тулу и привез. Моего оброка не хватит, вовсе никак, в Дедилове считай, население удвоится.
‑ Тебе ж для завода дали, а ты всех в свое поместье впихнуть хочешь?
‑ На первое время впихну, даже и всех, наверное. Год‑другой пообживутся, летом попашут, зимой на новом заводе Плавском, да на засеках поработают. Потом по частям переселю в завод всех, чтобы голода избежать.
Новый воевода аж взвился:
‑ Что за ереси городишь! Засеки зимой ставить ‑ только людей поморозишь, да еще выходит, не этой, а следующей зимой‑то! А надо бы этим летом уже, или вовсе весной. Сам говорил, татары ждать не будут. А уж хлеб для бунтарей этих закупать... ничего с ними не сделается, пришлют им от семей пропитание!
‑ Ну и подохнет половина. С голоду подохнет, потому как семьи не из богатых, верно, сами сейчас инструмент распродают уже, да в долг берут. Засеки же из дерев городить надобно, не из костей людских. Вот поработают в заводе, топоры да пилы, да тачки соорудят ‑ так ты, Дмитрий Степанович, сам удивишься, сколь быстрее потом засеки строиться будут, когда работники по уму всем снабжены.
‑ Ты, разумник, не юли, прямо скажи, дашь ли людей, к заводу приписанных, засеки этим летом ставить? Я тебя обязать не могу, только что с твоего поместья, да там, похоже, много не возьмешь.
‑ Дай хоть до дому добраться, Дмитрий Степанович. Как там дело идет, поглядеть, в Плавки съездить, проведать, много ли там хоть дворов непустых осталось? Как я тебе сейчас скажу, ежели еще и до Серпухова не доехали? Дал бы со всей душой, только ведь и мне дело поручено не из простых и легких.
‑ Да, вот еще, воевода, ты о крепостях малых справлялся, чтоб на засеки ставить. Так мыслится мне, лучше бы конных пушкарей в тульские полки ввести, с моими малыми пушками. Та не видал их, когда я еще до Московского дела их боярам показывал?
‑ Нет, не довелось. Меня в стражу в Кремль считай, из дому выдернули. А что, успеют ли за конными?
‑ Должны успеть. На завод приеду, попробую длинные сделать, всё же коротышки мои только в упор бить сподручны.
‑ Как и успеваешь‑то всё, поверстать бы тебя в помощники, да жаль, не по чину уже. Высоко ты взлетел, Олег Тимофеич, считай, с окраинными воеводами уж и ровня.
‑ Давай‑ка позже, Дмитрий Степанович, воевода над Тулой, поговорим. Серпухов виднеется уже, а разговор надолго потребен, без отвлечений.
В Серпухове задержались ненадолго. Переночевали, денек отошли от дороги, да и выехали. У меня вместо отдыха были переговоры с купцами о хлебе, не особо успешные. Зима на исходе, немного хлеба‑то в амбарах на продажу осталось. И купчишки мелкие, серьёзные люди сейчас по дальним странам с товаром разъехались. Не то, чтобы с офенями переговоры вел, но и не новгородского масштаба торговцы.
‑ Так что измыслил еще, Олег Тимофеевич, голова пушкарский? ‑ после переправы через Оку новый воевода, слегка оклемавшись от серпуховского гостеприимства, вновь завел разговор. Округ теснится небольшая 'чистая' часть каравана ‑ помещики и двое посланных со мной будущих священников. Такие чисто московские товарищи ‑ хоть обвенчать, хоть отпеть, хоть иного разбойника к отпеванию приготовить ‑ всё по плечу. Вроде и нет еще на Руси, Московской по крайней мере, академий, первую только при Алексее Михайловиче учредили, но... Один, будущий заводской батюшка, недавно из Литвы ‑ ездил туда с поручением от митрополита московского, направлял тамошних православных в вере ‑ читай, переманивал на сторону Москвы. Второй не хуже ‑ проход в моем поместье назначили человеку, по митрополичьему поручению побывавшему и в Польше, и в Риме, и в Голландии. Не один ездил, понятно ‑ восемнадцатым помощником младшего конюха числился в церковной делегации. Но повидал многое, даже в религиозном диспуте в амстердамском кабаке поучаствовал. Оказывается, в Голландии, вернее в нидерландских провинциях сейчас действительно великой испанской империи, есть приверженцы и православия. Так этот помощник 'атташе по культуре' умудрился еще двоих евреев‑выкрестов в нашу веру перетянуть ‑ прямо в том самом кабаке! Потом еще в монастырской лаборатории оба, не иначе как с похмелья, пытались краски искусственные получить. Вышла, правда, очищенная водка ‑ экстракция красителя из угля, вместо красящего вещества, дала очищенный продукт. Мы порой шушукаемся ‑ двое будущих батюшек алхимию оставлять не собираются, уже поговорили на счет опытов с вайдой, колокольчиком, и прочими брусниками. Правда, поговорили очень неторопливо ‑ оба, по моему настоянию и, подозреваю, поручению церковного 'следственного отдела', занимаются медитацией. А у новичка это занятие приводит к пониженной скорости реакции. Еще, тренированные в молитвенных бдениях мозги быстро дошли до того состояния сосредоточенности, когда начинает мниться во сне всякое, не особо пристойное. То рожи сатанинские, то будущие прихожанки в процессе согрешения... или с особым рвением искупающие грехи. Ладно, что‑то и сам отвлекся.
‑ Дмитрий Сергеевич, воевода, вот подумал я над засеками. И представил, как ты тягло государево распределяешь, с писарем сидя.
‑ Не буду я с бумагой мараться. Тому же писарю и повелю просто, чтобы тягло сей год так сполняли.
‑ Вот именно. И пришлет к тебе каждый мир самых худых, кто откупиться не сможет. Или работников, сам ведаешь каких, или из новых переселенцев, что и освоиться не успели толком. И наработают, сам ведаешь как, хорошо если четверть от урока сделают. А надо, чтоб с радостью и шли, и работали.
‑ Ну‑ка, ну‑ка, это как же такого добиться?
‑ А вот гляди. У меня завод, если по среднему разложить, уж десяток пудов доброго железа на седмицу выработает, да в готовое изделие перегонит. Вот каждому, тягло исполнять пошедшему, по топору за лето ‑ уже и не вервием будут деревья валить, и что‑то за труды получат.
‑ Ты, Олег Тимофеевич, в заводе своем так уверен? А то ведомо мне ‑ поставишь кого бортником, так обещает прибыли аж тысячные. Начнешь по осени проверять ‑ хорошо, если холоп свою цену отработал. Со страды ведь тысячи отвлекать надо будет, сможешь ли каждому по топору дать?
‑ Вот если из моих новых не больше дюжины возьмешь, думаю, смогу. У меня сейчас постоянно человек двадцать занято, если с холопами считать. И то, малолетки большинство. Ежели руду копать, так нанимать приходится, а тут зрелые мужи, ко всякой работе привычные есть. Не сразу, но через год, не больше, можно и по десятку топоров в день гнать.
‑ И осядут твои топоры у губных старост.
‑ А вот об этом тож хотел сказать. Ты, воевода, пиво пьёшь?
‑ Пью, да только не пойму пока... погодь‑ка, с братчинами помимо старост сговариваться предлагаешь?
‑ Именно так. Всяк дворянин ‑ уж прости, Дмитрий Степанович, у нас не шляхетством, дворянами в основном именуют, так вот: всяк дворянин хочет, чтобы его надел покрепче был. И крепкий хозяин всякую щепку знает у себя. И еще, коли на то пошло, вот у нас в братчине иной раз и холопами друг другу помогали, и деньгой. Не боевыми слугами, понятно, но в работы ‑ было, посылали.
‑ Прямо сонм ангельский ваша братчина.
‑ Сонм не сонм, а по старому обещанию я мельницы водяные троим нашим поставить помогу, пригляжу за стройкой. И мнится мне, можно даже и верстать прямо от братчин в войско. Люди друг друга знают, не подведут.
‑ Не, это сонм ангельский, истинно тебе, Олег Тимофеич, говорю! ‑ воеводская физиономия являет миру смесь изумления и... жалости, что ль, ко мне убогому?
‑ Вот есть у нас в братчине один князек из малохольных. В Москве жил, через него и оброк сбывали. Так только и знаем, вместо пива судимся с ним, сколь на подарки ушло, сколь от остатка кому причитается.