Курсант предложил пройти в караульное помещение для выяснения личности. Задержанные не огорчились и, о чём-то оживлённо беседуя, зашагали рядом с дозорными.
Открыв дверь в караульное помещение, старший дозора громко отрапортовал:
— Товарищ карнач (так сокращённо называли начальника караула), эти граждане задержаны на территории Кремля. Прошу проверить документы.
На лице начальника караула не строгость, а смущение. Вместо того чтобы потребовать документы, он говорит виновато:
— Здравствуйте, Владимир Ильич! Извините, что курсанты не узнали вас.
— Это вы напрасно, — заступился Ленин за курсантов. — Товарищи совершенно правильно поступили. Действительно, не видно ни зги.
В эту минуту снова загорелись газовые фонари. Владимир Ильич простился с караульными и, отказавшись от провожатого, вместе со своим спутником как ни в чём не бывало отправился домой.
Но после этого случая комендант Кремля раздобыл свечи из старых, ещё монастырских запасов. И теперь на каждом посту была свечка, на случай, если погаснет газ или электричество.
Владимир Ильич, который сам не курил, носил при себе коробку спичек. Поздоровается с часовым и, если понадобится, зажжёт спичку и посветит ею над пропуском так, чтобы было видно всё до строчки.
И только показав пропуск, пройдёт дальше.
Письмо из деревни
Владимир Ильич часто спрашивал часовых:
— Что пишут из дому?
Спросит и задержится на минутку, чтобы выслушать короткий рассказ о деревенских или заводских новостях.
Слушает, чуть наклонив голову, и согласно кивает:
— Так, так. Интересно! Очень интересно!
Если курсант расскажет что-нибудь весёлое, Ильич расхохочется звонко, заразительно. И под конец строго спросит:
— Матушке пишете? Смотрите не забывайте писать матери.
И в ту же ночь в казарме, а то и в караульном помещении курсант засядет за письмо в деревню, упомянет, что пишет это письмецо по прямому наказу Ильича.
И обязательно пошлёт от Ленина поклон всем домашним.
Конвертов в то время не было, да и бумаги не хватало. Склеит курсант треугольничком листок из старой тетрадки, напишет адрес, а наверху добавит: «красноармейское».
Дойдёт письмо точно по адресу, без всяких марок.
Невесёлое известие получил однажды курсант Пётр Глазов. Сестра сообщала ему, что в ларе не осталось и горсти муки. У младших братьев — Вани и Миши — с голоду начали пухнуть ноги.
«Наверное, скоро помрут», — писала сестра.
Прочёл письмо курсант и решил рассказать о своём горе Владимиру Ильичу.
Ждать случая пришлось недолго.
Из здания Совета Народных Комиссаров вышел Ленин, с кем-то оживлённо беседуя.
Курсант подождал, пока Ленин окончит разговор, и, как человек военный, взяв под козырёк, попросил разрешения обратиться.
Владимир Ильич разрешил, а курсант, от волнения не говоря ни слова, передал Ленину письмо из деревни.
Владимир Ильич пробежал письмо, задумался. Видно, и ему стало печально.
— Можете вы оставить мне это письмо? — спросил он курсанта.
— Пожалуйста, Владимир Ильич!
— Тогда напишите на конверте, как вас отыскать, — сказал Ленин.
Глазов вынул карандаш, написал всё, что требовалось, поблагодарил Владимира Ильича и ушёл в казарму.
Через несколько дней командир вызвал Глазова и сказал, что его младшие братья Иван и Михаил направлены в детский дом в Москву, а сестра принята на работу в курсантскую столовую. Она сможет бывать у малышей: им будет веселее.
— Так распорядился Владимир Ильич Ленин, — объяснил командир курсанту.
Вскоре Глазов закончил пулемётные курсы и был направлен на один из фронтов гражданской войны. Он показал себя отважным командиром. А когда подросли его младшие братья Иван и Михаил, то и они стали военными.
Трое братьев Глазовых, в судьбе которых принял участие Владимир Ильич, вместе сражались в Великую Отечественную войну.
Курсант так и не узнал, что Владимир Ильич имел в тот день обстоятельную беседу с Дзержинским о помощи голодающим детям и показывал Феликсу Эдмундовичу его письмо. Ленин заботился о детях всей страны, а не только о младших братьях Глазова.
Ходоки
К Владимиру Ильичу в Кремль часто приходили крестьяне из самых дальних деревень нашей страны. Их называли «ходоками» потому, что многим из них всё ещё приходилось ходить пешком до ближайшей железнодорожной станции, а то и до самой Москвы.