— Молодец!
— Конечно. Он не женился. Может, тебя ждет?
— Скажешь тоже, меня! — покраснела Маша. — У него теперь другая жизнь.
— Маш, ты же с ним еще в школе…
— Да-да, мамочка, но это все в прошлом. Кстати, а ты откуда про это знаешь?
— Видела, детка. Ты ведь ни врать, ни скрывать не умела. А теперь?
— И теперь не умею.
— Он, наверное, узнал от Катерины, что ты прилетаешь, позвонил сегодня утром, мы с ним поболтали.
— Интересно! Не сказал, что мы с ним встретились вчера случайно?
— Нет, не говорил.
— Он вообще весь в себе.
— Что ты, а мне показалось такой рубаха-парень!
— Нет, он другой.
— Какой?
— Еще не знаю. — Маша помолчала, думая о своем первом возлюбленном. — Был другим. И расстались мы с ним как-то не так.
— Не так?
— Да. Катька считает, что я не смогла тогда по достоинству его оценить… Может! Молодой была.
— Теперь состарилась?
— Возмужала. И тоже стала не лыком шита. Я, мамочка, теперь фрау фон Штайн-младшая — представляешь? У меня слуги.
— Прислуга?
— Ну да.
— Папа твой с ними воевал… — Мама покачала головой.
— Вот-вот. Сама от этого избавиться не могу. Хотя их род древний очень и никто не поддерживал Гитлера. Теперь, правда, все так говорят. Людвиг сразу после войны родился. Отец перед этим тяжело заболел и умер.
— А мать?
— Мать ведь на фронте не была.
— Твой отец, когда пленных при допросах переводил, рассказывал, что многие признавались, как богатые семьи материально Гитлера поддерживали.
— Их семья — нет.
— Слава Богу!
В дверь позвонили.
— Кто бы это мог быть? Может быть, это Володя?
— Вообще-то он обещал, но вчера такой был…
— Какой?
— Навеселе, не думаю, что запомнил.
— Машка, — радостно заорал Игорь из прихожей, — к тебе сам Берцев явился!
Появившаяся следом знаменитость собственной персоной с большой охапкой цветов, схватив Машу, закружила по комнате.
— Ап! — Он поставил Машу на стул.
Мама, подхватив букет, понеслась на кухню.
— Мам, принеси сюда, хочу их видеть! — развеселилась Маша.
— Несу-несу, — прокричала из кухни мама. — Вот только в вазу поставлю.
— Ты теперь совсем другая, — оглядывая дорого одетую подружку детства, восхищенно пробасил Владимир. — Чужая! Незнакомая! — Он принюхался к запаху духов. — А я… Вчера не успели поговорить.
— Про тебя все слышала, даже по телевидению пару раз видела. Ты интервью иностранцам давал, — смущаясь таким неожиданным вниманием, забормотала Маша.
— Ну и как я оттуда смотрюсь? — Вовка горделиво тряхнул длинными шелковистыми волосами.
— Как всегда, наповал. Я восхищалась тобой. Всем рассказывала, что это мой школьный друг.
— Близкий — добавляла? — Владимир, подойдя к стулу, притянул Машу к себе.
— Володя, а можно у вас автограф? — Ворвавшийся в комнату Игорь, подал ручку спортсмену.
Тот привычно размашисто расписался.
— Уф, спасибо! А то никто не верит, что моя сестра училась вместе с вами.
— Теперь поверят?
— Да, — уносясь куда-то, прокричал Игорь.
— Так что ты там рассказывала? Значит, слышала, что я славен на весь мир, и не похвасталась, что я твой близкий друг? — продолжая начатый разговор, повторил свой вопрос Володя.
— Нет. Зачем врать? Ведь это не так! — Последний обидный разговор опять всплыл в Машиной памяти.
— Да ну? А я считаю по-другому.
— Может, выпьем? — увернувшись от поцелуя, предложила Маша. — Мы тут с мамой встречу отмечаем.
— Конечно-конечно. — Внося огромный букет роз в комнату, мама полезла в буфет и поставила перед гостем рюмку.
— Тебе, наверное, нельзя? — наливая ему полную, посочувствовала Маша.
— Уже можно.
— Почему?
— Все! С профессиональным спортом завязал. Ребят в спортивной школе буду тренировать. За тебя! — Владимир поднял рюмку.
— За нас, — прошептала Маша и громко воскликнула: — Ой, вы себе не представляете, как я счастлива, что дома! — Сделав большой глоток, Маша тут же забыла про обиду на Володю.
— Так плохо было? — закусывая, с подозрением поинтересовался Берцев.
— С чего ты взял?
— Нет, я просто спрашиваю.
— Мне, Вова, было и есть хорошо. Понял? — с вновь вернувшейся обидой в голосе проговорила Маша.
— Не обижайся, давай лучше повспоминаем про школу, про нас. А, Машуня? Я так часто вижу тебя во сне.
Владимир оказался хитрее, чем Маша могла предположить.
Вечер прошел под возгласы воспоминаний.
— Маш, ты помнишь, как на физре Лешка канат подрезал, толстый физрук полез и чуть шею себе не свернул.