— Да зачем он мне? — уворачивается от постылых ласк Маша. Как и подобает комсомолке, она гордо поднимает голову. — Я… — ей хотелось произнести: не такая. А то, что с ним, толстым, безобразным, липучим, соглашается, так потому, что деться некуда.
Об Афанасьеве ходили легенды как об известном бабнике. Ни одну сотрудницу не пропустил. А друг Машиного отца так долго устраивал ее в эту организацию. С немецким теперь никуда! Теперь только английский в почете!
— Э-э, — понял ее шеф, — я не об этом. Ты, наоборот, если чего, то не отказывайся.
— Чего, если чего? — совсем запуталась Маша.
— Не маленькая, соображай. Страсть у тебя на морде написана. Через край бьет. Мужики таких любят. Если бы не это, сама подумай, зачем бы я на тебя… польстился? Ни кожи ни рожи! Худая, не за что ущипнуть.
Рассердившись сам на себя, что не смог подчиненной правильно объяснить задачу, шеф умолк.
Мария и вправду была худой и не очень-то заметной. Вещи не купишь, все висит как на вешалке. Но было в ней что-то такое, во взгляде что ли, ни один мужчина не пропустит. Потому что у нее эмоции через край бьют. А это мужики чувствуют. И этот Людвиг тоже чувствует. Да и она, как назло, запала на него. Понятное дело, она ведь не кукла какая-нибудь деревянная, и ей человеческие отношения нужны. А он, этот иностранец, такой ласковый, такой нежный, на пальцы ее дышит, припал к ладошке, так что внизу живота захолодело и она не может справиться со своим желанием. Приятно, когда тебя так ласкают. Останавливает одно, укатит он в свою Германию, а ей опять… анализы «на мышку» сдавать.
— Ну так что? — подняв рюмку, налитую из только что принесенного запотевшего графинчика, произнес немец. — Теперь я предлагаю выпить за нас!
— За меня и за вас вместе, — сказала Маша, осушив рюмку до дна.
Громко заигравший оркестр поднял ее с кресла.
— Мне хочется с вами потанцевать, — потянула она Людвига на площадку к оркестру.
Он поддался. Маша двумя руками обняла его за шею и, прилипнув всем телом, повисла, уткнувшись в мягкую шерсть пиджака. Ей было приятно и хорошо, она чувствовала его всего-всего. И ни какой он не враг! Доверяет она ему. Гори огнем этот ее похотливый, лживый шеф!
Людвиг, осторожно отодвинув от себя девушку, напрягся, ощущая, что так долго не выдержит. Однако оркестр распалял с неистовой силой. Саксофонист виртуозно солировал. Душещипательная мелодия пробирала до костей. Вступивший за саксофоном пианист, глядя на худенькую девушку с длинными, до плеч, распущенными волосами и элегантного иностранца, запел что-то о портовой девочке из Нагасаки.
— «У не-ей-ей такая маленькая грудь, — гудел он в микрофон, — А губы, губы алые, как маки. Уехал капитан в далекий путь, Оставив девушку из На-а-га-а-саки!»
— Пойдем ко мне наверх, — зашептал ей в ухо Людвиг.
Оторвавшись от грез, она подняла на него глаза и на секунду очнулась.
— Нет-нет, мне нужно домой! Завтра с утра на работу.
— Я тебя освобождаю от работы, можешь не ходить, — жарко зашептал ей в ухо Людвиг.
— Что вы!
— Ничего! Ты же работаешь на меня?
— Нет. Меня послали к вам. Я работаю на свою страну.
От досады немец остановился.
— Тогда пойдем есть десерт, — сухо отодвинул он от себя переводчицу.
— И кофе, — согласилась Маша.
— Если пожелаешь.
— Желаю, — томно протянула она.
За столом он, не в состоянии успокоиться, положил ей руку между коленями. Она сжала худенькие коленки.
— Маша. Мама тебя зовет так? — Не выдержав, он обнял ее.
Девушка доверчиво прильнула.
Секс так и бил из этой маленькой чертовки. Она сводила его, повидавшего мужчину, с ума. Он ничего не мог с собой поделать. Ради нее он был готов на все.
Она кивнула.
— Я тебя полюбил. — Он сказал это очень серьезно. — Так признаются у вас в любви, да?
— Ага. Сейчас вы скажете, что вы давно не любите свою жену. — Маша покачала головой, как это делают умудренные опытом женщины.
— У меня нет никакой жены. И даже любимой девушки нет.
— А сколько вам лет? — В памяти всплыли слова Афанасьева о развратных иностранцах, и она посмотрела на него с тоской.
— Сколько дашь?
— Много.
— Все же?
— Вы старше меня…
— Это важно для тебя?
— Это для меня хорошо. Терпеть не могу сопляков! — опять припомнив что-то неприятное из своей недолгой сексуальной практики, воскликнула Маша.
— Я рад. — Спешно расплачиваясь с официантом, он в нетерпении подтолкнул Марию к выходу. Замигавший свет сообщал засидевшимся посетителям, что пора-пора!